Эрих понял. Немецкие войска, отступая или зачищая здание, убили раненого бойца и сбросили его тело в этот погреб.
Он почувствовал тошноту. Не от вида смерти — он видел её много. А от внезапного, жестокого возвращения в обыденный, человеческий ужас после встречи с ужасом космическим.
И в этот самый момент в проём над головой, в щель, пробитую взрывом, посмотрел другой человек.
Это был молодой советский солдат, его лицо было чёрным от копоти и напряжения боя. Он был жив, полон ярости и адреналина. Его глаза, привыкшие к дневному свету, широко распахнулись, чтобы разглядеть темноту погреба.
Он увидел Эриха. Немецкую униформу. Труп товарища в луже крови. И камень в руке Эриха, который в тусклом свете с проходящей через него пульсацией мог показаться… гранатой. Бутылкой с зажигательной смесью. Любым оружием отчаявшегося врага.
Мысли Эриха пронеслись с молниеносной скоростью. Он должен был крикнуть. Сдаться. Уронить камень, поднять руки. Объяснить. У него не было оружия. Он был не в боеготовности. Он…
Но у солдата не было времени на раздумья. У него был микроскопический отрезок времени на принятие решения, от которого зависела его жизнь. Он видел врага. Раненого, но опасного. Над телом товарища.
Инстинкт, выучка, ярость и страх сработали быстрее, чем мог бы начаться любой разговор.
Раздалась короткая, резкая очередь из автомата ППШ.
Эрих Вольф даже не успел понять, что произошло. Три пули ударили ему в грудь, отшвырнув к стене. Он не почувствовал боли, лишь оглушительный удар и внезапную, тотальную слабость во всём теле.
Он медленно сполз на пол, рядом с телом того, кого не убивал. Его глаза были широко открыты от изумления. Он смотрел в потолок погреба, на щель, откуда падал скупой свет серого дня.
Рука разжалась. Тёплый, стеклянно-органический камень выкатился на пол и покатился к центру комнаты, его внутреннее свечение постепенно угасало.
Это… ошибка… — пронеслось в гаснущем сознании, последняя ясная мысль учителя, который видел всю картину, но не был понят. Я же…
Но было уже поздно. Тьма, на этот раз обычная, человеческая, затягивала его. Шум боя наверху, крики солдат, скрежет гусениц — всё это удалялось, становясь чужим и неважным.
Эрих Вольф, переживший встречу с древними богами бесформенного ужаса, пал от руки человека, который всего лишь защищал свою родину. Его великое знание, невероятное открытие и личная война с космосом оказались бессмысленными в лице обычной, будничной жестокости войны.
Он умер в темноте чужого подвала, так и оставшись непонятым, его история — нераскрытой, его предупреждение — неуслышанным.
А камень, остывая, лежал в пыли, всего в метре от его остывающей руки. Всего в метре. Но пропасть между ним и человеческим пониманием была неизмеримо большей.
Снаружи гремела победа. Освобождение. Никто не знал, какую цену заплатил один немецкий учитель за то, чтобы эта победа хоть на немного, хоть для этого клочка земли, стала возможной. И уже никогда не узнает.
Последний урок Эриха Вольфа заключался в том, что вселенная не просто безразлична. Она иронична.
Тишина в подвале была звенящей. Пыль, поднятая взрывом и выстрелами, медленно оседала в луче слабого света, проникавшего через щель. Два тела лежали рядом в темноте — советский солдат и немецкий учитель, объединённые в смерти абсурдным непониманием.
Прошло несколько часов. Бой за село Розовка стих. На улице слышались уже другие звуки: громкие, победные команды на русском, рокот советских танков, входящих в село, приглушённые голоса санитаров, собиравших раненых.
Щель в стене подвала внезапно расширилась. Сверху посыпались камни и земля, и в проём спустился молодой боец в форме НКВД, осторожно освещая пространство фонарём. Его глаза были усталыми, но внимательными.
— Здесь кто-то есть? — крикнул он на ломаном немецком. — Выходи с поднятыми руками!
Ответом ему была тишина. Луч фонаря выхватил из мрака два тела. Боец нахмурился, автомат наготове. Он осветил лицо убитого красноармейца, и его собственное лицо исказилось от ненависти. Затем луч перешёл на Эриха Вольфа.
— Гад… — прошипел он. — Успел и перед смертью напакостить.
Он потыкал стволом автомата в тело Эриха, убеждаясь в его смерти. Затем взгляд упал на странный камень, лежавший между телами. Он был не похож ни на что, что боец видел раньше — тёмный, почти стеклянный. В сумерках подвала он казался просто необычным булыжником.
Из любопытства, движимый мыслью отнести его как сувенир или доказательство, боец наклонился и поднял камень.