Существо снова издало тихий, довольный смешок голосом мёртвой женщины.
Дверь распахнулась. На пороге стоял председатель сельсовета, красноармеец в потрёпанной гимнастёрке, и молодой человек в кожанке — уполномоченный из округа, которого все за глаза звали «чекистом». Их лица, сначала полные служебной строгости, исказились в маски первобытного ужаса.
Бородин опустил шприц. Он понял, что никакой морфий не поможет.
— Запечатайте помещение, — прошептал он, не в силах отвести взгляд от усмехающейся твари. — Никого не впускать и не выпускать. И… найдите мне лопату. И канистру керосина.
Чекист, побледнев, но сохраняя остатки самообладания, кивнул. Его рука потянулась к кобуре нагана, но он не выхватил оружие, а лишь сжал рукоять, как талисман. Он смотрел не на существо, а на эти мелкие, пульсирующие камни, разбросанные по полу.
А камень в кармане Дениса жёг кожу, нашептывая на языке безумия одно и то же слово, имя этого места, его истинное название, данное из бездны.
У’РНОЛ’XX…
Молодой человек в кожанке — уполномоченный Широков — был первым, кто пришёл в себя. Его рука, сжимавшая рукоять нагана, разжалась. Он не стал стрелять. Вместо этого он резко, почти по-командирски, обернулся к председателю сельсовета, бледному как смерть.
— Петренко, немедленно найти брезент. Плотный. И ведро с известкой. И чтобы никто не подходил к этому дому, понял? Никто. — Голос был жёстким, но Бородин, будучи врачом, уловил в нём лёгкую дрожь — едва сдерживаемую панику профессионала, столкнувшегося с чем-то, чего нет в инструкциях.
Председатель, не говоря ни слова, кивнул и пулей вылетел из комнаты, стараясь не смотреть на существо.
Широков медленно перевёл взгляд на Бородина, потом на пульсирующую тварь, на камни, усеявшие пол как икра чудовищного лягушонка. Его глаза сузились.
— Объясните, товарищ врач, — его голос был тихим, но острым, как скальпель. — Что это?
— Я… не знаю, — честно выдохнул Денис Иванович. Его собственная дрожь наконец-то начала утихать, сменяясь отчаянием. — Роды. Начались роды. Но… это не ребёнок. Это какая-то… биологическая аномалия. Заражение. Грибок, может быть…
Он сам не верил в то, что говорил, и Широков видел это.
— Грибок не разговаривает голосом покойницы, — холодно парировал чекист. Он сделал шаг вперёд, осторожно, как сапёр на минном поле. Его ботинок скрипел на липком, залитом слизью полу. Он посмотрел на шприц в руке Бородина. — Что вы собирались делать?
— Остановить… это. Морфием.
— Не поможет, — отрезал Широков. В его глазах мелькнуло нечто, что заставило доктора замереть. — Огнём. Только огнём.
В дверь просунулся растерянный мужик с огромным куском брезента. Широков забрал его.
— Стоять там! — бросил он в дверь, и мужик исчез.
Чекист, не сводя глаз с существа, стал расстилать брезент на полу, отгораживая угол комнаты с кроватью и той… массой. Существо следило за его движениями, его щупальце-указатель медленно поворачивалось, следя за Широковым. Оно снова зарычало, но теперь это был не голос Катарины, а что-то низкое, гортанное, полное злобы.
Широков вздрогнул, но не отступил. Он закончил с брезентом и обернулся к Бородину.
— Вы сказали про керосин и лопату. Правильно. Это не первый случай, товарищ врач. — Он произнёс это так тихо, что Денис едва расслышал. — В десятом году под Мелитополем. В двадцать третьем в одной из бывших колоний… Та же история. Роженицы. И… это. Их называют «Выкидыши Под-Слоя». Или «Подарки Грюндхайма». — Он криво усмехнулся. — Мы сжигаем. Мы закапываем на глубину. И мы молчим. Поняли?
Денис молча кивнул. Ледяная тяжесть окончательно сковала его внутренности. Он не был первым. Это была не уникальная трагедия. Это была… эпидемия, о которой никто не знает.
Внезапно существо на кровати дёрнулось. Его пульсация участилась, стала судорожной. Стеклянные пластинки на его теле затрещали. Из его «рта» вырвался пронзительный, нечеловеческий визг, от которого у присутствующих заложило уши.
— Отходи! — крикнул чекист, отскакивая назад и наконец выхватывая наган.
Но было поздно. Существо сжалось в комок, а затем резко, с противным хлюпающим звуком, расплющилось. Из него во все стороны брызнули струи той самой чёрной слизи. Брезент не спас — едкие капли долетели до стен, до потолка, до халата Бородина.
А там, где секунду назад лежала тварь, осталось лишь медленно расплывающееся пятно густой слизи и десятки тех самых тёплых, пульсирующих камней. Они светились теперь ярче.