Он должен был бежать. Бежать куда глаза глядят. Но куда? Ночь в степи без укрытия, огня и воды — верная смерть. А здесь… здесь был ужас, но было и укрытие. И возможно, еда.
Его живот свело от голода новой судорогой. Разум, прижатый к стене биологической необходимости, начал искать оправдания. «Они не агрессивны. Они меня игнорируют. Возможно, я могу просто переждать ночь».
И тогда он увидел Его.
На краю поселения, у подножия холма с безликими каменными бабами, стояла фигура. Высокая, неестественно худая, закутанная в тёмные, лоснящиеся от жира кожи. На голове её был головной убор, свитый из рогов и костей, скрывающий лицо. Но из-под него виднелся длинный, бледный, лишённый волос подбородок.
Этот человек — если это был человек — не двигался. Он просто стоял и смотрел на Лыкова. И в этом взгляде, который поручик чувствовал кожей, уже не было равнодушия. В нём был интерес. Холодный, аналитический, хищный интерес коллекционера к новому экспонату.
Это явно был Жрец или Вождь. Хранитель этого места. Тот, кто понимал, что происходит.
И Лыков понял, что его приход сюда не был случайностью. Его сюда привели. Или приманили.
Шёпот в его голове слился в одно настойчивое, влекущее слово: Останься…
Ночь наступила окончательно. Холодный ветер с моря принёс с собой запах соли и древнего страха. Лыков сделал шаг вперёд, на территорию посёлка. Его ноги были ватными, разум отказывался служить.
Жрец медленно, с той же насекомоподобной плавностью, повернулся и скрылся в тени самой большой полуземлянки, уходящей вглубь холма. Вход в неё зиял чёрным, пульсирующим провалом, словно ожидая.
Решение было принято за него. Он шёл внутрь.
Вход в большую полуземлянку оказался не просто отверстием в холме. Это был низкий, узкий туннель, выложенный изнутри тёсаным камнем, на котором проступали стёртые, почти нечитаемые рельефы. Они изображали спирали, спутанные клубки червеобразных существ и нечто, напоминающее соты, но искажённые, бесформенные. Камень был холодным и влажным на ощупь.
Воздух внутри был густым и спёртым, пахшим прелой землёй, грибами и тем же въедливым тлением, что и у коконов снаружи. Лыкову пришлось идти согнувшись, почти на четвереньках. Свет от входа быстро исчез, сменившись тусклым, мерцающим свечением впереди.
Он выбрался в просторное, круглое помещение. Сводчатый потолок терялся в тенях, но его поддерживали грубые каменные колонны, покрытые такими же странными узорами. В центре горел тот самый маслянистый огонь в каменной чаше — он давал больше дыма, чем света, и его пламя было странно стабильным, как будто жидким.
Вокруг огня сидели фигуры. Десять, может, двенадцать человек. Все мужчины, все с теми же расплывчатыми чертами лица и влажными, тёмными глазами. Они сидели неподвижно, обратив свои пустые взоры на огонь. В помещении царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь шипением пламени и… лёгким, ритмичным постукиванием.
Жрец сидел на невысоком камне по другую сторону огня. В длинных, костлявых пальцах он держал заострённый обломок кости и что-то выцарапывал на плоском куске тёмного, почти чёрного сланца. Это он издавал тот стук. Рядом с ним лежала груда подобных плиток, испещрённых такими же странными значками — угловатыми, неестественными, будто не созданными для человеческой руки.
Жрец поднял голову. Лица по-прежнему не было видно, но Лыков почувствовал на себе тяжесть взгляда. Он медленно, словно с огромным усилием, поднял руку и указал на пустое место на земляном полу рядом с собой.
Лыков, парализованный страхом и странным любопытством, послушно подошёл и сел. Никто из сидящих вокруг даже не пошевелился. Они были похожи на погружённых в транс или просто на овощи, лишённые воли.
Жрец протянул плоскую чашу из тёмной глины. Внутри плескалась мутная, белёсая жидкость, от которой пахло дрожжами и чем-то металлическим. Лыков, измученный жаждой, залпом выпил её. На вкус субстанция была тёрпкой и оставляла на языке странное онемение, но жажда отступила.
Потом ему подали еду — кусок вяленого мяса неясного происхождения и нечто вроде лепёшки, твёрдой и безвкусной. Лыков ел, стараясь не смотреть на окружающих, чувствуя себя зверем в клетке.
Жрец снова погрузился в своё занятие, царапая костью по камню. Лыков украдкой наблюдал за ним. Он писал. Вёл летопись. Но какую?
И тогда до Лыкова стало доходить. Эти плитки… они были не просто камнем. Они были тёплыми на ощупь, от них исходила та же слабая вибрация, что и от осколка у Калки. Это были не носители информации. Это были её поглотители.