Он привел отсек в относительный порядок, осмотрел радиопередатчик на предмет годности к ремонту, но тот оказался в безнадежном состоянии. И это сильно огорчило штурмана: теперь нельзя будет послать даже сигнал о помощи. В дальнем углу отсека он увидел кресло. На его подлокотнике стояла белая тарелка! Но не это поразило штурмана, а то, что лежало на ней — пищевые таблетки и тубы! "Опять загадка! — мысленно удивился Ыхлас. — Значит, кто-то заходит сюда. Вернее, заходил после аварии и принес пищу? Это тот самый человек, который перевязывал меня и давал лекарство. Сергей?.. Нет, его нет в корабле. Так кто же тогда?"
Ыхлас взял несколько таблеток. Медленно проглотил их, запил соком из туба. Да, конечно, это обычные в рационе космонавтов препараты, содержащие полный набор жиров, белков, углеводов. "Что ж, спасибо тебе, неведомый благодетель, — поблагодарил Ыхлас. — Проблема голода временно решена. Несколько дней…" Он вздохнул, заметив тень, мелькнувшую за стеклом бокового иллюминатора. Снова услышал топот легких шагов. Не раздумывая ни секунды, прильнул к иллюминатору. За красноватым стволом толстой "плакучей ивы" угадывались контуры чьей-то фигуры. Огромные ветви растения слабо шевелились. Рядом стоящие деревья сохраняли полную неподвижность. Ни малейшего колыхания! Ясно, в ветвях "плакучей ивы" кто-то прятался. "Хватит созерцания!.. — приказал себе Ыхлас. — Так ничего не выяснишь и не добьешься. Пора выходить наружу, исследовать местную флору и фауну. Пока есть силы."
Надевать гермоскафандр он не стал: какая разница — умереть от удушья сразу или медленно агонизировать в отсеке, где вот-вот кончится кислород? Кто не рискует, тот не выигрывает. "Раз тут бурлит органическая жизнь, похожая на земную, значит, есть надежда".
Он решительно подошел к столику, раскрыл вахтенный журнал и записал в нем все, что случилось с их космолетом. "Это необходимо, — подумал Ыхлас, ставя последнюю точку в записи. — Если люди и не узнают истинных причин нашей катастрофы, то хотя бы поймут, что мы сделали все, что было в наших силах".
Выходная дверь "Пулково" оказалась запертой условным кодом! И этот факт укрепил Ыхласа во мнении, что именно Сергей приходил сюда, а не какой-то "космит". Штурман набрал на диске замка цифры "2080", и дверь бесшумно ушла в паз.
С сильно бьющимся сердцем Ыхлас ступил, наконец, на "землю" планеты. Она была словно покрыта упругим толстым ковром с густым ворсом. От нее исходил удивительно приятный аромат. Воздух был свеж и чист, как после хорошего весеннего дождя и даже как будто попахивал озоном. "Правильно я сделал, что не влез в тяжелый скафандр", — подумал Ыхлас.
Ледовая планета была на ущербе и клонилась к горизонту, а на небе, с противоположной стороны, поднимались две звездочки, испускавшие красноватые лучи. Густые заросли вокруг отсека напоминали экзотический лес где-нибудь в дебрях бразильской Амазонки. Однако ни птиц, ни зверей не было. "Это плохо, — с огорчением подумал Ыхлас. — Неужели вся органическая жизнь представлена на планете лишь одними деревьями, цветами да травами?"
Вскоре он вышел на открытое пространство и сразу увидел на далеком горизонте нечто, похожее на искусственное сооружение. Оно было освещено закатными лучами Ледовой планеты. Нельзя было понять, что это такое: здание или просто громадное дерево типа земного баобаба, под которым можно укрыть целый кавалерийский взвод.
Ыхлас схватил одну из ветвей "плакучей ивы", и у него часто заколотилось сердце. Ибо он осознал все величие этого момента: ветвь — это тебе не одноклеточный организм, найденный в марсианской почве, и не бактерия водородной атмосферы Венеры. Целая ветвь!.. От дерева, выросшего в "микровселенной", о которой не подозревало человечество. Ыхлас переборол волнение, с силой рванул на себя ветку. В руках у него остался плод солидных размеров. От него исходило своеобразное тепло! А в месте разлома выступила жидкость, напоминающая по цвету молоко.
— Вах!.. Уж не кровь ли это живого существа?! — испуганно воскликнул Ыхлас, непроизвольно озираясь вокруг.
Но "плод" помалкивал, как и сама "плакучая ива". И вообще, окрест стояла глухая тишина. Ни звуков, ни голосов, ни шелеста! На глазах жидкость густела, затвердевала — и капель с обломанной ветви прекратилась. Затем "плод" начал таять.