— С сапогами ясно, — трясясь, как в лихорадке, пробормотал Непес-ага, — а о каком халате ты говоришь? Что за халат?
"Совсем спятил, — подумала Чепер. — Про сапоги понятно, а про халат нет. Или он в горячке и ничего не соображает?" Но вслух принялась объяснять:
— За день до смерти он увидел сапоги в углу, у кровати, и сказал: "Чепер, вон те сапоги отдай Хатаму-ага". Потом долго молчал, я думала, он уснул, а он вдруг добавил: "И халат отдай. Тот, новый". Он его раза два надевал, и мы его так и называли — "новый".
— И больше ничего не сказал? — растерянно спросил Непес-ага.
— Больше ничего. Я тогда засмеялась и спросила: "Чего это ты надумал свои вещи Хатаму отдать? Может во сне что приснилось?" А он улыбнулся и говорит: "Да что-то вспомнил о нем, и жалко его стало". Конечно, я понимала, что он умирает и что никакая одежда ему уже не нужна, и он сам это понимал, — она тихо заплакала. — Но мы оба делали вид, что ничего страшного не происходит, пытались друг друга обмануть. Что же делать? Мы не властны в своей судьбе…
— А меня он не вспоминал? — спросил Непес-ага.
— О тебе он ничего не говорил. Зачем бы он стал что-то передавать через меня, если ты сам к нему каждый день заходил? — она помолчала, видимо, вспоминая, и твердо сказала: — Нет, нет, мне он только про Хатама говорил.
Хатам-ага был самым старым человеком в ауле Год-жук. И в молодости он был необщительным, неуживчивым, а с годами характер у него и вовсе испортился, он стал совсем упрямым, своенравным, замкнутым. Рассорился со всеми своими детьми и внуками, отделился от них и жил один, не принимая от родных никакой помощи. Люди, жалея его, носили ему одежду, еду, помогали, как могли. Со временем это стало привычным, и Хатам-ага превратился в нечто вроде старьевщика. Жители села несли к нему в дом всю лишнюю, ненужную одежду.
Непес-ага любил старика-нелюдима и частенько заходил к нему посидеть. Пожалуй, он был единственным на селе человеком, чье общество Хатам-ага мог вынести.
— Ты сложи вещи в узелок. Как только мне станет полегче, я отнесу их, — предложил Непес-ага.
— Хорошо, если б ты это сделал, — обрадовалась Непер. — А то я боюсь его.
— Ладно, ладно, сделаю. — Непес-ага закрыл глаза и глубоко вздохнул: — Значит, Кервен ничего больше не говорил…
Чепер вдруг рассердилась:
— Да что он должен был сказать, Непес? О чем ты спрашиваешь? Скажи прямо. Чего ты хочешь от меня?
Непес-ага молчал. Он запутался. Он уже ничего не понимал. Наверное, все-таки лучше поговорить с Аманом, не женское это дело — такие вопросы решать. А может, сказать ей? Другого такого случая не представится. И он решился:
— Чепер, я про сапоги… Те, что за мешок зерна… Ну, помнишь? Об этом Кервен тебе говорил?
Чепер с недоумением смотрела на него.
— О сапогах говорил, а о тебе нет. — Чепер тщетно силилась понять его. — Хатама вспоминал, тебя — нет… Погоди, — вдруг вскрикнула она, — тебе нужны эти сапоги? Ты сам хочешь носить их?
— Нет, что ты, нет! — замахал руками Непес-ага.
Он понял, что больше нельзя обходиться недомолвками, и подробно рассказал Чепер обо всем, начиная о того самого дня, как Кервен вернулся с фронта, и как он, Непес-ага, увидел сапоги. Он ничего не скрыл от нее: ни черной зависти, побудившей его завладеть сапогами Кервена, ни малодушной слабости, из-за которой он не вернул их. А закончив, ощутил странную пустоту и легкость. Он словно опустел, как дом, из которого все выехали.
Потупившись, Непес-ага ждал, что скажет Чепер. Но она молчала. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, взгляд оставался безучастным. "Почему она так? — обиделся Непес-ага. — Совсем не жалеет меня? Может, даже ненавидит? Или считает, что это не ее дело? Говори же что-нибудь, Чепер, — мысленно взмолился Непес-ага.
— Кервена нет, я не могу с ним поговорить. А ты — самый близкий ему человек, ты прожила с ним всю жизнь. Я раскрыл тебе тайну, которой никто не знает. Ты должна что-нибудь сказать…"
Но Чепер сидела молча. Поначалу она удивилас: можно ли из-за пары сапог так убиваться? "Что такое сапоги? Люди умирают, люди! Вон мой Кервен ушел, — глаза у нее опять наполнились слезами, — ему хоть немного еще пожить бы, а он ушел. Непоправимое горе. А тут из-за какой-то пары сапог морочить мне голову! Да хоть бы и двадцать пар — не жалко! Зачем так истязать себя? Это от одиночества. Будь у него дети, внуки, разве бедняга маялся бы на склоне лет невесть от чего? — Ее опять захлестнула волна жалости к соседу, и она с недобрым чувством вспомнила жену Непеса-ага, покинувшую его тридцать лет назад: "Чтоб ей во всю жизнь счастья не было! Оставить такого человека! Думала, лучше найдет. Как бы не так!"