— Ах, чтоб в землю закопали того, кто придумал эти кошары!
— Да он-то не виноват. Кошара хороша и выгодна там, где опускается под сорок, а у нас разве бывают такие морозы?
Оба замолчали, смотрели на огонь, слушали посвист ветра.
— Чай будешь пить?
— Чем спрашивать, лучше побить и дать, не спрашивая.
Байджан протянул руку к термосу.
— …Оставь… — Аннагуль поднялась. — Я тебе сама вскипячу чай. — Взяв металлический кувшин — тунче, зачерпнула из бидона воды, поставила на огонь.
— Кемал хоть знает, где ищешь овец?
— Какое там! Отару на помощников оставил, сам пошел в сторону Екеутуна, я — в южную сторону. Дело случая, не мне — ему встретятся.
Аннагуль была крепкая, здоровая женщина, способная заменить при отаре мужчину. Ведь когда ночь стоит, когда темнота хоть глаз коли, какое там женщине искать отбившихся овец — не всякий даже опытный чабан решится выйти в пески. А вот Аннагуль не боялась ничего. Байджан уважал ее за это.
— Баран это баран, каждый хочет иметь полный казан, многие не прочь заполучить твоих беглецов. И чабаны теперь не те, что были раньше, мелочные стали, — вздохнул Байджан.
— Ну, конечно. У кого зубы есть — хотят сжевать, у кого глотка есть — готовы проглотить. Интересное существо человек! Если голодный — ворует от голода, если сытый — хуже того с жиру бесится!
— Правильно говоришь. Если голодный крадет — так пока желудок не насытится, если сытый — пока глаза не насытятся.
— А глаза вора никогда не насытятся. — Аннагуль вытащила бурлящую тунчу из огня, бросила в кипяток заварку. — Дай бог, чтоб наши овцы не попались такому.
— Не попадутся — если судьбой не предсказано. А написано на роду — так и попадутся. Но, думаю, найдете вы их.
— Конечно, найдем, специально положили свой ковшик в казан, чтобы нашлись, — Аннагуль, улыбаясь, налила чай в пиалы.
Байджан поднял пиалу с зеленым чаем, подул. Невыносимо давила тоска, хотелось как-то облегчить душу. Вот и человек пришел, может выслушать, есть с кем поделиться печалью… Хоть немного.
— Овцы — это ничего, это не потеря, их можно найти, да ты и найдешь. Только избавь аллах от такой ноши, какая легла на меня. Душа болит, не может выдержать непосильного. — Аннагуль, понимая, что Байджан недоговаривает, и, не зная, как ответить, опустила глаза. — Есть старая притча, — продолжил Байджан. — Однажды некий падишах посадил в тюрьму мужа, сына и брата одной женщины, — в груди Байджана захрипело, он поперхнулся кашлем. Успокоившись, продолжал — Женщина в слезах пришла к падишаху. Повелитель выслушал жалобу и предложил: хорошо, выбери одного из троих, я отпущу, остальных ты не увидишь. Кого ты спасешь? "Муж в пути, сын в пояснице, а где брат? — сказала женщина. — Отпусти брата". Для человека самое дорогое — брат…
— Это, конечно, верно… — Аннагуль отхлебнула из пиалы, наслаждаясь горячим. — Только нужнее всего бывает для человека то, чего у него нет, так я думаю.
Байджан снова закашлял с хрипом.
— Ты, видать, сильно простыл. Лекарство хоть пьешь?
— Да ничего особенного, простыл и все.
— Надо бы тебе оставить овец на помощника, а самому в центральный кош, отлежаться в тепле.
— Мне здесь лучше.
Аннагуль чувствовала, что Байджану плохо, жалела его.
— Небось, и жар у тебя? — она потрогала его запястье. — Да нет, вроде. Только бьется так, будто кровь вену готова прорвать.
— Знобит меня.
— Это от простуды. Укройся хорошенько и ложись. Смотри-ка, у тебя и губы даже потрескались, что ж ты так… Я сейчас постелю тебе, а ты много не двигайся, за овцами твоими пригляжу.
— Сначала своих найди.
— Куда денутся! Вот как бы тебя из-за овец не потерять! Ложись, ложись.
Аниагуль накрыла его одеялом, потом теплой накидкой из верблюжьей шерсти. Допив чай, поднялась, вышла наружу. Взглянула на овец, хотела покормить собак Байджана — они лежали, тесно прижавшись друг к другу, греясь так. Собаки понюхали чурек, лапами придвинули к себе, но есть не стали, навострив уши, вслушивались в свист и вой ветра. Помешкав немного, Аннагуль вернулась к огню. Присела возле изголовья постели, спросила:
— Теперь не холодно?
— Холодно.
— Чем же тебя еще накрыть? — Аннагуль оглядывалась по сторонам.
— Что увидишь, все набрось, знобит меня.
— Нет, так ты не согреешься. Сейчас я сделаю иначе. — Женщина взяла лопату, поворошила горящие угли, освободила и отодвинула в сторону кучу почерневшего раскаленного песка из-под костра, потом смешала его с холодным. Добившись нужной температуры — так, чтобы не сгорел матрац, распорядилась. — Ну-ка, Байд-жан, поднимись. Сейчас мы твою постель перетащим сюда, на горячий песок, потом ты съешь лапшу — унаш с перцем — и только попробуй после этого не согреться!