— Вот, твой отец тебе из города привез.
Ласково поговорила с сыном, успокоила его. Однако когда пошла обратно к дому, в лице ее не было ни намека на ласковую добрую улыбку — глубокая грусть и жалость погасили ее свет. Хоть и двигалась сама с трудом, укрыла беспокойно ворочавшегося во сне Байджана, сама села в темном углу комнаты, сжалась в комочек, палец прикусила, чтобы не разрыдаться.
Байджан проснулся и сразу почувствовал — ноша его не сделалась легче, наоборот, еще тяжелее прежнего стала. Он сейчас ненавидел себя за то, что избил ни в чем неповинную жену, любимого сына — ведь виноват-то во всем сам, нашел на ком вымещать. "Что ты за человек! Будто кость, попавшая собаке в зубы — куда захочет, туда и песет тебя! Да дай ты как следует псу!.. Слишком ты доверчив, слишком ко всем без разбору добр — вот потому-то голова твоя вечно в заботах, совершенно ненужных тебе заботах. Даже когда мальчишкой был, и тогда уже привык всем доверять… А как Джуманияз тогда одурачил тебя, а! Помнишь тот случай!.."
А случай был такой. В ауле впервые появилась машина, обыкновенная полуторка, но из всей компании никто и никогда никаких машин не видал. Как она себя поведет, как им быть, никто из мальчишек не знал, надо было испытать ее нрав, приноровиться к ней.
Они тогда всей ватагой купались на отмели, барахтались в пыли и, чумазые, как чертенята, снова плюхались в воду. И вот вдали послышался шум мотора. Джуманияз мигом сообразил: "Давайте испугаем машину". — "Разве она испугается?" — "Еще как! Если мокрые вываляемся в пыли, а потом выскочим перед ней на дорогу, будем кричать что-нибудь, да погромче!.." — "Конечно, если уж верблюд испугается, то машина и подавно!.." Хотя предложение Джуманияза всеми было одобрено, никто не вызвался выскочить внезапно на дорогу перед машиной, да чтоб чумазый и с криком. И вот когда все наотрез отказались, Джуманияз начал упрашивать Байджана, и тот поддался. Сделал все, как научил его приятель: окунулся, потом вывалялся в пыли и залег в таком виде в кустах у дороги, где должна была пройти машина. Джуманияз с ребятами наблюдали с безопасного расстояния.
Как только полуторка приблизилась, Байджан с веселым гиканьем выскочил на дорогу. Бледный от страха шофер едва успел нажать на тормоз. Едва машина остановилась, Джуманияз закричал из своего укрытия: "Испугал, беги, беги!" Но куда там бежать, Байджан и шагу сделать не успел: шофер мигом спрыгнул с подножки, больно схватил за ухо: "Еще раз увижу на дороге — глаза выколю!".
Байджан тогда расплакался — не столько от боли, сколько от того, что его так легко одурачили, — а Джуманияз и остальные весело смеялись над ним, убеждали, веселясь, что машина и вправду испугалась, что он, Байджан, оказывается, настоящий батыр[10], а они-то не знали. Кличку "батыр" тоже придумал Джуманияз. И сейчас еще, собравшись компанией, чабаны иногда вспоминают ту свою давнюю мальчишечью проделку и смеются.
Ну хорошо, Байджан, тогда ты был ребенком, провести тебя ничего не стоило, но сейчас-то, сегодня! Взрослый человек, умеешь отличать белое от черного. Не спеши, не давай власти переживаниям, подумай спокойно. Рассуди здраво: "Ну, не взял бы эту вину на себя, что изменилось? Было бы лучше? Если бы Джуманияз пошел в тюрьму, а дети его остались бы сиротами, было бы лучше, а, Байджан? Вспомни: ведь то, что случилось, произошло случайно, вовсе не по воле Джуманияза…"
Так старался успокоить себя Байджан, такими вот рассуждениями. Помогало мало, не было мира в его душе. Каждый раз, когда видел осиротевших детей брата и убитую горем его жену, каждый раз умирал Байджаи, потом воскресал — чтобы снова увидеть и умереть. Поэтому не мог сколько-нибудь долго оставаться в ауле, торопился обратно в пески.
Но и в песках он не находил себе места. Теперь и в работе он не знал прежнего рвенья. Мало беспокоился о том, сыты ли, голодны его овцы, есть ли запас кормов. Равнодушно встречал Акджика и Джуманияза, с равнодушием думал о себе, о своей жизни, опустились у человека руки.
Джуманияз не спускал глаз с Байджана. Часто наведывался, привозил сахар, чай, лекарства. Всегда имел при себе бутылку, без этого вообще не появлялся.
Джуманияз и о том позаботился, чтобы Байджан как можно меньше оставался один, наедине со своими мыслями. Каждое стадо обычно пасли три чабана. Джуманияз прибавил к отаре Байджана полторы сотни баранов и дал еще одного помощника.
Помогал Джуманияз и семье Юсупа. Привозил и саксаул, и гузапаю для обогрева жилища, привозил мясо, муку, сахар. Байджан знал об этом и немного успокаивался, но ненадолго.
А недавно Джуманияз сказал ему: "Начнется окотная кампания, отправлю тебя туда, где режут ягнят, там много народу, жизнь повеселее…" Куда угодно согласен был податься Байджан, лишь бы подальше от своих мыслей, от собственной памяти.