Байджан принял сухой пучок и, отойдя за ветками саксаула для костра, со страхом выкинул его в темноту.
— Я каждому хорошему человеку даю эту траву, — раздался голос Хыдыр Ата, — жаль только, никто ей не пользуется. Все сразу выбрасывают. А ведь у нее чудодейственные свойства, ее нельзя бросать на землю. Эта трава вобрала в себя все лучшее в мире — веру и надежду. Кто носит с собой эту траву, тот верит себе и людям. А тот, кто способен верить, тот самый счастливый на свете.
Яшули сел на своего ишака. Отъехал от костра и уже из темноты крикнул Байджану:
— Не потеряй же мою траву!
Байджан, когда старик скрылся из виду, пошел к месту, где бросил дар гостя, хотел подобрать, не потому, что поверил болтовне сумасшедшего, не потому, что надеялся на чудесные свойства травы — просто так, хотел сохранить этот сухой пучок. Однако не нашел его.
Надсадно завывая мотором, оставляя в песке глубокий след, машина взбиралась с одного бархана на другой. Вода в радиаторе уже кипела.
Акджик, сильно выпивший накануне, соображал с трудом, поэтому не остановился вовремя. Когда же понял, что произошло, поспешил нажать на тормоз, но было уже поздно.
— Акга-джан, кажется, в плохом месте застал нас буран. — Он посмотрел на сидевших в кабине Джуманияза и Байджана, оба спали, склонившись друг к другу.
Акджик, перегнувшись через Байджана, толкнул завфермой:
— Давай не свисти носом, просыпайся. — Ему показалось этого мало, он дернул Джуманияза за нос. — Эй, приехали, вставать пора!
Джуманияз, недовольный, что разбудили, поднял голову, еле разлепил глаза:
— Что, колодец?
— Акга-джан, кажется, мы приехали не к колодцу.
Эти слова окончательно заставили Джуманияза проснуться. Огляделся — вокруг ничего, кроме огромных барханов да кустов песчаной акации.
— Почему остановился?
— Это не я, Акга-джан, это машина остановилась.
— Не дури голову, говори, в чем дело!
— Радиатор потек.
Джуманияз, еще плохо соображая, смотрел в огрубевшее лицо шофера. И вдруг, словно вспомнив что-то важное, выпрямился, глянул внимательно:
— Акга-джан, воды нет.
— Как можно ездить без воды, когда работаешь в песках! Ну, что сидишь, словно нянька семи детей! — Обернулся к Байджану. — Вставай, привез нас этот…
Не дожидаясь, пока пастух проснется и поймет, что случилось, спрыгнул с подножки, достал из кузова ведро, поставил под радиатором, из которого еще выливались остатки воды. Капля по капле, — набралось с пол-литра.
Байджан, словно происходящее не касалось его, равнодушно вылез из машины, сел на песке.
Спокойствие спутников выводило Джуманияза. Не понимают, что им грозит!
— Ты что ж с машиной сотворил, а? Теперь сидишь, как баба только что из объятий хана! Не соображаешь, что привез нас прямо в лапы смерти?
— Не говори так, акга-джан, зачем сильно пугаешь! — позевывая, сонным голосом ответил Акджик. — Зачем — к смерти!
— Кроме этой воды, что стекла в ведро, есть еще?
— Конечно! Хочешь — в канале, хочешь — в колодце.
— Ах ты… — Джуманияз выругался. — Ну-ка, посмотри термосы.
— Да пустые они! Мы же в них вино привезли, вчера вечером и выпили.
Джуманияз, словно не веря Акджику и еще надеясь на что-то, сам проверил термосы. И правда, они оказались пустыми. Тогда он слил в один из них набравшуюся из радиатора воду.
Завфермой был не из пугливых, однако теперешний его страх всерьез насторожил Акджика.
— Тут до вечера должна пройти машина, акга-джан, я знаю, — сказал он, больше успокаивая себя, чем своих друзей.
— Еще неизвестно, будет машина или нет. В песках иногда по десять дней машины не проезжают, а ты к тому же сбился с дороги.
— Да хотел поскорее доехать до колодца, акга-джан.
— Вот и доехал поскорее! Теперь стой, вытаращив глаза, жди попутку! Пешком захочешь идти — до канала все тридцать километров, а обратно еще больше, и ни колодца, ни чабана!
Акджик только теперь сообразил, что положение их плачевное, и помощь ниоткуда ждать не приходится. Хотя он много лет колесил по пескам и слышал о мучениях от жары и безводья, самому не доводилось испытать на себе беспощадность пустыни. Он всегда был за рулем, самое тяжелое, что случалось — ну, полетит камера, так это же на — дороге, и всегда при себе имел воду в бурдюках и чурек — хоть неделю можно продержаться.