Айсолтан, хотя и не показывала вида, но всегда страдала, когда уезжал муж. И уже через несколько дней после его отъезда, залает ли собака, пройдет ли по улице машина, она прилипала к окну, надеясь на его возвращение. Но раньше, чем через месяц, Ялкаб редко когда появлялся. Постепенно тоскующая молодая женщина превращалась в иссохшую былинку. Не в силах удержать свою боль в трепещущем сердце, она падала на холодную постель и беззвучно плакала, прикусывая язык…
Выйдя замуж, Айсолтан все реже стала появляться в магазине, а когда забеременела, то и вовсе перестала выходить на работу. Беркели, скрепя сердце, какое-то время, под предлогом отгулов, больничных листов и отпусков за свой счет, стыдливо покрывал прогулы дочери… Но бесконечно тянуться так не могло, и он подписал заявление на расчет.
Когда родился первый ребенок, супруга дома не оказалось. Айсолтан навещали подруги и мать. Больное сердце Айсолтан пуще прежнего пылало из-за равнодушия мужа. Около месяца она промаялась в больнице. Когда выписалась, ребенка нёс домой не муж, а ее отец.
Молодая мать надеялась, что ребенок найдет место в сердце Ялкаба и остепенит его. Ялкаб появился поздней ночью и спросил о сыне лишь тогда, когда тот запищал. "Да у меня сын! Сын!" — наигранно воскликнул он. Но истинной радости в его голосе Айсолтан не уловила и молча уткнулась в подушку… "Толстокожий верблюд! — впервые со злостью подумала она. — За что такое наказание?"
Прошла всего лишь неделя, и Ялкаб опять стал собираться в командировку. Безропотная жена не выдержала и запротестовала:
— Скажи, Ялкаб, есть ли у тебя хоть капля жалости?.. Ты же видишь, что я болею…
— Зачем так, солнышко мое ненаглядное! Не перекладывай на меня заботы о единственном ребенке.
— Была солнышком, да погасла… Довел, муженек!
В это время в комнату без стука вошел Беркели.
— Успокойся, дочь, потерпи! Не более, чем через год, твой муж взойдет на вершину науки… Как говорила моя бабушка: "Не ломай нож о коровий хвост…". Скоро наступит и твое спокойное время, — пытался утешить ее отец. Но видно было, что он и сам не очень верил в звезду Ялкаба.
Безрассудная трата денег постепенно превратила в лед и сердце завмага, и он решил откровенно поговорить с зятем. "Ты, сынок, перестань метаться в разные стороны, словно одинокая муха под потолком… Вас уже трое и скоро, как я понимаю, будет четверо, а ты мучаешь и себя, и свою семью. Не пора ли заняться делом, которое тебе по силам?" Жестокие, но справедливые слова ошпарили зятя.
— Ну и ну! — только и смог выговорить Ялкаб. — А я-то… надеялся.
— Надеялся и я, сынок! Но одной надеждой сыт не будешь… Из дома вынести легче, чем внести.
Пока добрел до двора Джепбара, Ялкаб просеял через решето памяти почти всю свою непутевую жизнь. И, возможно, впервые посмотрел на себя как бы со стороны. Сжимая тонкими руками железный угольник калитки, он постоял с минуту в оцепенении и сам себе вынес суровый приговор: "Дурак! Мерзавец! Не клюнь хоть сегодня…"
Решительно вошел во двор и заявил полнотелой тетушке:
— Побыстрее ставьте казан! Дядя везет гостя…
— Что за гость, милый?
— Бывший ваш сосед… Сердар!
— Ну… Для такого гостя я мигом, — захлопотала она. — Да, чуть не забыла… Толко что Айсолтан с ребятишками приходила, справлялась о тебе.
— Никак ей дома не сидится! Каждый день где-нибудь в гостях! — проворчал Ялкаб.
— Вот как! — тетушка подбоченилась на племянника. — А сам-то… Все знаю…
— Не будем пререкаться, тетушка.
Жена Джепбара поставила казан. И вовремя! К дому подкатила "Волга", и Ялкаб направился открывать ворота.
— Знакомься, Сердар, этот парень — мой племянник! Ялкаб…
Сердар не ожидал такой встречи.
— Мы знакомы, Джепбар Сахатович, — взволнованно проговорил он и протянул руку Ялкабу.
— Вот как?! Отлично, если знакомы, — миролюбиво пророкотал Джепбар, делая вид, будто не знает о неудачной поездке племянника на буровую. — В доме-посидим или под виноградником?..
— Под виноградником, дядя! — опередил Ялкаб.