— Марш отсюда, весельчак! И чтоб ноги твоей здесь не было… В который раз "шалишь"… Только настроились, и на тебе… Чуть не угробил буровую!
Эзиз опустил голову и замер на помосте… По лбу его стекали ручейки грязного пота…
Гульджемал решительно подошла к Сердару и взяла за локоть.
— Пошли! — приказным тоном заявила она.
Остановились невдалеке от буровой.
— Во-первых, у меня к тебе первая и, надеюсь, последняя просьба: не трогай Эзиза… Не выгоняй с буровой… Со всяким может случиться.
— Это может случиться где угодно, только не здесь, — пробурчал Сердар. — Вышка слишком дорого стоит.
— Знаю! И все же не выгоняй… Во-вторых, ты джигит или тряпка? — Она в упор посмотрела на Сердара. — За что такое наказание? Я же объясняла! Что я могу сделать, если он пристает?.. Не драться же?.. — Гульджемал сжала кулачки и заплакала.
— Прости, милая! Так уж получилось… Это Эзиз во всем виноват, болтун!..
— Не Эзиз, а ты… Твое настроение передается другим, и вот результат — косятся люди. Как сурки смотрели…
— Уверяю, больше подобное не повторится… — Он прижал к себе Гульджемал и, не стесняясь, смотрят или нет, — поцеловал в заплаканные глаза.
Буровики, естественно, видели и добро завидовали мастеру, которого полюбила такая красавица.
Сердар оглянулся на буровую, сжал локоток Гульджемал и повел к своему вагончику. "Скоро должна приехать мать, надо посоветоваться", — решил он. Открыл дверь и пропустил Гульджемал.
— Ну, успокоилась?
— Успокоилась, товарищ непутевый жених… Смог-ри мне! — с напускной суровостью пролепетала она и пытливо посмотрела на Сердара. — До чего же ты похож на Чары… И глаза, и улыбка…
— Никак забыть не можешь? — грустно спросил мастер.
— Трудно, Сердар! Ох, как трудно!.. — Гульджемал тонкими пальцами сжала виски. — Ведь мы должны были идти в загс… Даже число обговорили. И вдруг такое несчастье… Боюсь я, Сердар, очень боюсь… Опасная у вас работа. И ты такой же… Всегда лезешь в самое пекло…
— Бывает! Кто-то ведь должен рисковать. — Он попытался найти более убедительные доводы, но ничего больше не сказал и лишь махнул рукой: — От судьбы не уйдешь…
На душе было муторно. "Оказывается, не забыла!" — дрожащими пальцами прошелся по волосам.
Сидели молча. "Совсем почернел, бедолага! — Гульджемал вытащила из запыленной стопки газет и журналов старый "Крокодил" и начала перелистывать его. Но ни веселые картинки, ни острые строки не могли отвлечь ее от гнетущих мыслей." "И зачем я напомнила о Чары?" — укоряла она себя.
Сердар угрюмо уставился на лениво ползущего муравья. "Вот так и я ползу по жизни… Нет! Необходимо быть понастойчивей. Необходимо. Но можно ли осуждать ее за то, что она помнит о Чары?" — задавал он себе все тот же вопрос. Задавал и… оправдывал Гульджемал. — "Нет! — подсказывало сердце. — То, что спрятано в груди — не вытащишь… И память ее — святая и неподсудная. Только она, она сама должна решить, с кем оставаться: с мертвым или с живым? Получается, что я рановато полез к ней в душу и разбередил неокрепшее сердце. Рановато!" — как в бреду прошептал мастер.
— Ты о чем? — испуганно спросила Гульджемал.
— Все о том же… — Сердар легонько притронулся к руке любимой.
Но женское сердце трудно обмануть. Она видела, что Сердару тяжко. Не зная, что делать и как поступить, она лишь согласно закивала головой:
— Да, да, все будет нормально… — Но всем своим существом Гульджемал чувствовала, как трудно будет ей сказать последнее, решительное: "Да, согласна!"
Сердар поднялся.
— Что это я, как щенок на поводке, плетусь за невеселыми думами? — попытался взбодриться мастер. Потом, неведомо зачем, переставил в угол табуретку. — Сейчас мы проверим, как наша Гульджемал заваривает чай. — Сердар приладил на табуретке электрочайник, потом снял его и приоткрыл дверь: — Подожди одну минуточку, я сейчас…
Когда Сердар вернулся, в вагончике было пусто…
К низенькому домику управления вплотную подступали пески…
— Барханы скоро в окна будут заглядывать, — пошутил один из мастеров, собравшихся на внеочередное совещание.
Начальник управления Тахир Атаев оглядел буровиков.
— А где наш передовик и новатор? — спросил у секретарши.
— Сообщали, должен быть, — ответила курносая девушка. — А пока — вот! — протянула ему пожелтевший лист.