Забыв о наказах самой себе, она повернулась к Абдыру и высказала ему прямо в лицо:
— Потому, что ты сам убил свою жену.
Абдыр побледнел, отшатнулся.
— О чем ты говоришь, Акгыз?
— Разве не правда? В твоем доме бедняжка света белого не взвидела. Одни издевательства, одни упреки. Она, когда и жива была, ходила как мертвая, измученная, обессиленная. Вот и не выдержала, бедная.
Абдыр почесал свои жидкие волосы.
— Давай, Акгыз, не будем вспоминать прошлое. К несчастью, смерть невозможно предотвратить руками или деньгами.
Акгыз опомнилась, взяла себя в руки.
— Вай, впервые в жизни умное слово молвил.
Её слова приободрили Абдыра.
— Но есть вещи, — сказал он, — которые зависят только от нас.
— Что это за вещи? — Акгыз вытерла ветошью руки, взглянула на Абдыра.
Рот его искривился. С усилием над собой Абдыр продолжил:
— Что нам ходить вдовыми. Нам по сорок лет. Когда ты была девушкой, мне ты не досталась, а я так хотел взять тебя за руку, обнять… Давай теперь…
Акгыз зажала уши руками. Вроде ничего плохого не говорил Абдыр, но его слова больно отдавались в сердце, не хотелось их слышать, как будто не имел Абдыр права говорить ей о своей любви. Не желая обидеть его, Акгыз тихо произнесла:
— Разве тебе не известно, что я в браке?
— С кем?
— С Гараогланом.
— Тьфу! — Абдыр в сердцах плюнул.
Акгыз едва не возмутилась, но, усилием воли сдержав себя, заговорила с полной серьезностью:
— Я была верна ему при его жизни, останусь верна и после его смерти. Я даже думать ни о ком другом не могу. Мой Гараоглан… Он может спать спокойно. Никогда его Акгыз не очутится в чужих объятиях. А тебе, — Акгыз, глядя на недоверчивое лицо Абдыра, разозлилась, — я вот что скажу. Ты поддельный, всех на свой аршин не меряй, не равняй с собой. Иди, ищи себе равную. А я, — разгорячившись, Акгыз стукнула себя кулаком в грудь, — не только сердца, даже своего ногтя не отдам тебе.
Эти слова словно хлестнули Абдыра по лицу, даже сквозь загар на нем проступили жгучие красные пятна. Мстительная гримаса исказила его черты, и он заговорил насмешливо, едко.
— Язык болтает одно, а сердечко твое совсем о другом страдает. Ведь тебе лучше, чем кому другому, известно, что пословица "бабий век — сорок лет" — чистейшая ложь. Тело твое, Акгыз, мужчину хочет, да только…
От гнева внутри Акгыз все кипело, но вместе с тем было жаль себя и хотелось плакать. Не будь рядом Абдыра, она бы заревела, но ему ни за что не хотела показывать свою слабость, которую он непременно бы посчитал за свою победу. Нет, не предоставит она ему такой радости. Пусть глумится над ней, потешается над ее службой, этим он не сможет унизить ее. Наоборот, она гордо вскинет голову и одарит негодяя таким взглядом, от которого глаза его упрутся в песок. Вот так, знай свое место.
Абдыр, не выдержав ее уничижительного взгляда, действительно уставился себе под ноги, и Акгыз вдосталь насладилась его поражением. "Все-таки нужно вывести его на чистую воду", — подумала она, возвратившись к прежним мыслям, и ей стало жаль понапрасну потраченного на пустую перебранку времени. Хорошо хоть, что в пылу разговора не проговорилась о своих подозрениях. Абдыр из тех, кто мимо ушей и рук ничего не пропускает. Этот волк в овечьей шкуре удачно обходит капканы, ну да сколько веревочке не виться… Акгыз решила впредь быть с Абдыром вкрадчивой, мягкой, как пух кролика. Она невинно спросила:
— Не будем говорить о нас, Абдыр. Когда ты думаешь устраивать поминки? Я не смогла прийти на седьмой день, а ведь поминки — это не свадьба. На свадьбу можно не пойти, опоздать, а на поминки нельзя не явиться. После этого чувствуешь себя должником.
Господи, как легко можно повернуть мысли мужчины. Только что Абдыр весь зеленел от злости, а стоило лишь прибавить к голосу чуть-чуть тепла и, пожалуйста, — он уже забыл обращенные к нему гневные слова, улыбался.
— Бе, вот это другой разговор. Вот так нужно утешать скорбящее сердце! — Абдыр прикинулся скорбящим.
С таким же видом он сидел на поминках чужих людей, с таким же видом сидел и на поминках собственной жены. Вообще к поминкам у Абдыра была какая-то нездоровая страсть. В те дни, когда не было рейсов и шабашек, он не пропускал ни одного траурного дома. Сидел в своей шапке с кожаным верхом, разинув рот, до позднего вечера и с почтением и страхом наблюдал за набожными людьми. Акгыз, сама того не ведая, нашла его слабое место.