СОВЕТСКАЯ МОСКВА
Все ж, наклонясь над пропастью,
В века заглянув, ты, учитель,
Не замрешь ли с возвышенной робостью,
И сердце не полней застучит ли?
Столетья слепят Фермопилами,
Зеркалами жгут Архимеда,
Восстают, хохоча, над стропилами
Notre-Dame безымянной химерой;
То чернеют ужасом Дантовым,
То Ариэлевой дрожат паутиной,
То стоят столбом адамантовым,
Где в огне Революции — гильотина.
Но глаза отврати: не заметить ли
Тебе — тот же блеск, здесь и ныне?
Века свой бег не замедлили,
Над светами светы иные.
Если люди в бессменном плаваньи,
Им нужен маяк на мачте!
Москва вторично в пламени,—
Свет от англичан до команчей!
13 ноября 1921
ПРОСВЕРК
СЕЕТ ХРОНОС
Нет, не струны, нет, не трубы,
Мой напев над морем вейте!
Закрываю тихо ставни,
Подношу покорно губы
К золотой забытой флейте;
Властвуй в темной тишине,
Старомодный, стародавний
Отзвук, милый только мне!
Пой из тьмы тысячелетней,
Из лесов аркадских басен,
Где к маслинам никли фиги,
Пой безвольней, безответней,
Но, как прежде, мудр и страстен,
Зовов нежных не тая,—
Здесь, где внемлют только книги,
Только тени, только я.
Где я? может быть, в преданьи,
В лунной трели менестрелей,
В песне призрачной Шопена,—
Но в сверканьи, но в рыданьи
Воды Геллы прогремели,
Обращая в нектар кровь;
Сеет Хронос алой пеной,
Чтоб земле всплыла Любовь.
28 февраля 1921
ЗАЧЕМ?
Зачем? Разве я знаю?
Не нами, давно суждено:
Поля опалять мистралю,
Якорю падать на дно.
Гольфштрему, может быть, хочется
Медлить в огне Гаити,
Но должен Малыдтремом корчиться
На холодном норвежском граните.
На эти глаза обманные
Стигматы губ наложить,
Это — играет ветер туманами,
Это — травами ночь ворожит.
Если двое в невольной неге мы
Угадываем шепоты срока,
Это — солнца Виктории-регии
Дрожат в синеве Ориноко.
Зачем? Кто нам ответит?
Словами любви не лги!
Сквозь эфир скользящей планете
Непонятны ее круги.
10 февраля 1921
НАД СНОМ НАДЕЖД
Над сном надежд, что стаи птичьи, рея,
Кружат года, крик ястребиный зол;
Но дни, все дни взмывают, не старея,—
Вот — коршун, голубь, стрепет, стриж, орел!
Взлетайте! мчитесь! я, ловец бывалый,
Стрел, смерть поющих, не извел колчан.
Люблю сбивать с лазури в сумрак алый
Вас, бьющихся от боли острых ран!
Свой путь вершу меж круч, сквозь кольца веток,
Где в мгле никем не стоптана трава,
Но гибок лук, мой взор, как прежде, меток:
Всем зовам с выси вторит тетива!
Как весело за зелень летних теней
Стрела бежит, пронзая лист, легка!
День торжества, день жутких поражений —
Равно милы, — добыча в сеть стрелка.
Скорбь, радость, ужас, падайте со стоном
В гроб скал бесстрастных иль у горних струй,
И ты! ты! быстрый день, когда дано нам
Вновь ведать в жизни первый поцелуй!
3 февраля 1921
ИНКОГНИТО
Порой Любовь проходит инкогнито,
В платье простом и немного старомодном.
Тогда ее не узнает никто,
С ней болтают небрежно и слишком свободно.
Это часто случается на весеннем бульваре, и
У знакомых в гостиной, и в фойе театральном;
Иногда она сидит в деловой канцелярии,
Как машинистка, пишет, улыбаясь печально.
Но у нее на теле, сквозь ткани незримый нам,
Пояс соблазнов, ею не забытый.
Не будем придирчивы к былым именам,—
Все же часто сидим мы пред лицом Афродиты.
А маленький мальчик, что в детской ревности
Поблизости вертится, это — проказливый Амор.
Колчан и лук у него за спиной, как в древности;
Через стол он прицелится, опираясь на мрамор.
Что мы почувствуем? Укол, ощутимый чуть,
В сердце. Подумаем: признак энкардита.
Не догадаемся, домой уходя, мы ничуть,
Что смеется у нас за спиной Афродита.
Но если ты сразу разгадаешь инкогнито,
По тайным признакам поймешь, где богиня,—
В праведном ужасе будь тверд, не дрогни, не то
Стрела отравленная есть у ее сына.
12 марта 1921
ИСКРА
Вино ли пенится,
Вокалом схвачено,—
Солнечный сок?
Мяч ля лаун-тенниса
От удара удачного
Взвихрил песок?
Сам ли я искра лишь
Яростной хмельности,
Что глуби зажгла?
Миг! Это ты крылишь
Роковой мельницы
Все четыре крыла!
Явь или призрачность —
Губ этих сдавленность,
Дрожь этих плеч?
Тысячно-тысячный
Поцелуй отравленный,
Твердый, как меч?
Кружатся, кружатся
Мельничные лопасти,
Вихри взносит ввысь.
В привычности ужаса
Над небесной пропастью
Богомольно клонись!
7 февраля 1921