Подойдя к двери, Лиминг прислушался и, выбрав подходящий момент, спросил:
— Ты слышишь?
Когда появился свет и глазок открылся, он почувствовал, что за дверью собралась целая толпа охранников, а глаз в отверстии принадлежит вовсе не Марсину.
С головой уйдя в свое занятие, он начал медленно и осторожно поворачивать петлю, одновременно спрашивая:
— Ты меня слышишь? Слышишь?
Повернув устройство градусов на сорок, он остановился, придал голосу выражение нескрываемого восторга и воскликнул:
— Наконец-то, ты здесь! Лучше держись поблизости, чтобы можно было поговорить нормально, а не вызывать через спираль.
Потом замолчал, изобразив на лице внимание. Глаз в отверстии раскрылся шире, затем исчез и сменился другим.
— Договорились, — сказал Лиминг, устроившись поудобнее, словно для долгой болтовни. — При первой же возможности я тебе их покажу, а ты уж делай с ними все, что хочешь. Давай-ка перейдем на свой язык. А то вокруг слишком много любопытных.
Набрав побольше воздуха в легкие, он стремительно затараторил без остановки: отверзлась ткань, и в тот же миг растрескался зеркальный лик. Сбылось проклятье — взвился крик владычицы.
Открылась дверь, и в тот же миг два охранника чуть не рухнули в камеру головой вперед, стремясь поскорее завладеть добычей. Еще два маячили в коридоре. Между ними красовался офицер. На заднем плане боязливо пристроился Марсин.
С криком «Вот она!» охранник схватил спираль и выскочил обратно в коридор. Его спутник пулей вылетел за ним. Оба чуть не сошли с ума от восторга. Дверь закрылась только секунд через десять, и Лиминг не забыл воспользоваться их промахом. Сделав стражникам «козу», он потыкал в их сторону растопыренными пальцами. В детстве он называл это «чертовы рожки» — классический жест для насылания порчи.
— Видел? — спросил он с выражением, обращаясь к невидимому собеседнику. — Вот они, те самые, с чешуйчатой кожей, про которых я тебе говорил. Так и напрашиваются на неприятности. Любят их, обожают. Просто жить без них не могут! Ты уж с ними не церемонься.
Вся компания явно оробела. Потом дверь со зловещим стуком захлопнулась. Припав ухом к глазку, Лиминг услышал их удаляющиеся шаги и монотонное бармотание.
За десять минут он отломал кусок проволоки от висевшего за окном мотка и снова замаскировал разведенной в слюне пылью конец проволоки, привязанный к решетке. Через полчаса очередной безупречно выполненный бопамагилви был готов. Благодаря постоянной тренировке Лиминг становился специалистом по быстрому и точному изготовлению таких вещиц.
Деревяшек для подставок больше не было. Тогда с помощью выдернутого гвоздя он выкопал ямку в грязи, забившейся между каменными плитами пола. Вставив в нее концы спирали, он покрутил изделие в разные стороны, чтобы облегчить вращение. Потом яростно забарабанил в дверь.
Дождавшись подходящего момента, он лег на живот и, припав к спирали, принялся декламировать третий параграф статьи 27, раздел 9, подраздел В Космического Устава. Лиминг выбрал его как шедевр бюрократической мысли. Это было одно-единственное предложение длиной в тысячу слов, смысл которого одному Богу известен.
«В том случае, когда заправка производится в качестве аварийной меры на станции, не включенной в официальный перечень базовых станций и не определенной в качестве базовой станции для особых случаев в поправке А/5/В к разделу А/5/, вышеупомянутую станцию следует рассматривать так, как если бы она была определена в качестве базовой станции в поправке А/5/В к разделу А/5/, при условии, что авария попадает под утвержденный перечень технических неисправностей, приведенных в разделах /29-33/ с последующим приложением как соответствующая базовым станциям, если таковые…»
Глазок приоткрылся и снова закрылся. Кто-то удирал во весь дух. Через минуту коридор затрясся, словно по нему мчался отряд кавалерии. Снова открылся и закрылся глазок. Дверь распахнулась.
На этот раз Лиминга раздели, осмотрели одежду, обыскали всю камеру. Причем в поведении тюремщиков не было и намека на братскую любовь. Они перевернули скамью, стали ее простукивать, ковырять — разве что под лупой не осматривали.
Наблюдая за этой возней, Лиминг поощрил их труды злорадным хихиканьем. Раньше он ни за что не смог бы злорадно хихикнуть — даже один раз, даже на спор, суливший крупный выигрыш. Теперь же это у нега получалось без малейшего труда. Воистину нет предела человеческому совершенствованию!