— Мне кажется, мы попадаем туда, куда заслужили, а уж это только Богу решать.
После этого молчит, и я тоже.
Потом, когда она носом вперед пьяно ныряет в койку, я приношу стакан воды (которая снова течет из крана) и ставлю ей на тумбочку. Остальные тоже разбрелись по койкам, но я пока не ложусь, а выхожу на опустевшую палубу. На вахте Бэзил, я вижу: он курит на носу, обратившись лицом к берегу на случай появления других судов. У меня нет ни малейшего желания приближаться к нему и получать очередную порцию яда, а потому, по внезапной прихоти, я забираюсь повыше, в «воронье гнездо». Мне сюда лазить не положено: легко поскользнуться и упасть, если не провел всю жизнь в море, но рядом никого нет, а мне сегодня хочется посмотреть подальше, оказаться подальше от дышащих тел, под небом. Огоньки на других судах подмигивают и мерцают внизу, вот бы они погасли вовсе и погрузили мир во тьму. Люди не оставили в нем места ни для чего, кроме себя. Любовь к темноте я переняла не от мужа, хотя и переняла от него очень многое, она пришла ко мне из нашего нижнего загона в глубокие колдовские предутренние часы, когда подлинная ночь укутывала звездное небо, море тихо гудело вдалеке, а рядом молчала бабушка. Сколько ночей провели мы в непроглядной тьме загона, ни разу не обменявшись ни словом — я лишь изредка вздыхала, потому что предпочла бы спать в кровати.
Сидя сейчас здесь, на главной верхотуре судна, я отдала бы что угодно, любую часть себя — хоть плоть, хоть кровь, хоть даже само сердце, — чтобы вновь оказаться внутри одной из тех ночей, встать в темноте рядом с бабушкой, с той, что бесила меня и сбивала с толку, с той, что оставалась непостижимой и недостижимой, с той, что любила меня, когда не любил больше никто, хотя я, в своем неоглядном стремлении к одиночеству, этого просто не замечала.
В совсем поздний час до меня доносится звук. Похоже, я уснула в «вороньем гнезде», потому что в явь возвращаюсь под дальний рокот судового двигателя.
Медленно поднимаюсь. Крепко держусь за ограждение. Щурюсь во тьме. Огни приближаются, белый и синий, со стороны входа в бухту, со стороны моря.
Мать вашу.
Почему Бэзил их до сих пор не заметил? Уснул, что ли? Я ищу его глазами и вижу: он стоит у леера и молча наблюдает за приближающимся судном. На спине рюкзак. Натворил что-то и сваливает. Внутри у меня будто гаснет свет, от понимания и отсутствия неверия, слишком все это очевидно, чтобы не верить. В глубине души думаю: нужно было стараться сильнее, достучаться до него — может, я смогла бы это предотвратить. Но какой теперь смысл? Сделанного не воротишь.
«Воронье гнездо» на судне — место не для слабаков. Оно расположено очень высоко, и хотя забираться туда вроде бы просто, спускаться страшно муторно. Перекладина за перекладиной, вниз, вниз, вниз, не останавливайся, не теряй равновесия, смотри только на перекладины. Палуба внизу кружится — включается страх высоты, приходится сделать остановку, крепко зажмуриться и часто дышать через нос. Дождаться, пока мир выпрямится, желудок уляжется. А потом снова вниз, шаг за шагом в одном ритме, пока ноги не коснутся дерева.
Не тратя времени на перепалку с Бэзилом, я спускаюсь в трюм.
Сперва иду к Эннису, он один в своей капитанской каюте. Видимо, спит шкипер чутко, потому что, стоит мне открыть дверь, он просыпается.
— Полиция, — говорю я, и он вскакивает.
Тут раздается вой сирены. Господи, прямо воздушная тревога, мне кажется, что небо сейчас обрушится, что это конец, что не могу я назад в тюрьму, ни за что.
Остальные тоже проснулись, встрепанные, полуодетые собрались в кают-компании. Все, кроме Бэзила.
— Я его прикончу, — произносит Аник зловещим голосом, который звучит слишком убедительно.
— Что делать будем? — спрашивает Малахай голосом на октаву выше обычного. Его трясет от страха.
Дэш кладет ладонь ему на руку, чтобы успокоить.
Я вылезаю по трапу на главную палубу, остальные следом. Здесь все изменилось: сверкают прожекторы, ревет сирена — обязательно, что ли, так громко?
Бэзил смотрит на нас, мы — на него. Никто не произносит ни слова, но меня душит это молчание, я готова ногтями содрать это упертое выражение с его лица, и остальные, похоже, чувствуют примерно то же, потому что Аник плюет ему под ноги, и Бэзилу наконец-то хватает совести изобразить на лице хоть подобие стыда.
Не кто иной как Лея хватает меня за руку и тянет назад, из залитого светом круга в темноту. Эннис спускает веревочный трап до самой воды. Я понимаю, что они затеяли, осталась ли у меня еще на это энергия: сбежать снова, затеряться в чужой стране, найти новый способ двигаться дальше к югу? Как оказывается, осталась. Стоит в моем мозгу на миг явиться призраку тюремной камеры, как я живо перескакиваю через борт и спускаюсь по трапу в темноту.