позднее 12 часов.
Как же В.В. Щербицкий мог получить вызов в Москву утром, если К.У. Черненко умер вечером. Причина этого заключается в разнице времени у нас и за океаном.
Чтобы на этот счет иметь более точное представление, необходимо учесть, что
153
делегация Верховного Совета СССР вылетела в США 3-го марта. В тот же день она прибыла в Вашингтон и находилась там до 9-го марта, после чего “отправилась в поездку по стране”. Сначала в Техас, затем Калифорнию (Сан-Франциско). С 4-го по 10-ое марта “Известия” ежедневно информировали читателей об этом визите: 11-го и 12-го информация о нем исчезла со страниц газеты.
В Сан-Франциско делегация прибыла 10-го марта, по одним данным, утром, по другим данным – вечером. “Весть о смерти К.У. Черненко – вспоминал Г.А. Арбатов, - застала меня в США, в Сан-Франциско, куда мы только утром прибыли с парламентской делегацией во главе с В.В. Щербицким”. А вот воспоминания Б.И. Стукалина: “Мы вылетели на военных самолетах в Сан-Франциско” и “прибыли туда вечером 10-го марта”.
Очевидно, что Г.А. Арбатов указывал местное, а Б.И. Стукалин московское время. Разница во времени между Москвой и Вашингтоном 8 часов, между Вашингтоном и Сан-Франциско – 3 часа. Когда врачи констатировали смерть К.У. Черненко, в Москве было 19:20, в Вашингтоне 11:20, в Сан-Франциско 8:20.
Следовательно, если В.В. Щербицкий получил в Сан-Франциско предложение срочно вернуться домой утром 10-го марта, то есть до 12:00 по местному времени, то это было не позднее 23:00 по московскому времени.
Из четырех отсутствовавших в тот вечер в Москве членов Политбюро, единственным, кто мог успеть в Кремль к 22:00, был Г.В. Романов. От Паланги, где он отдыхал, не более получаса до Клайпеды, от Клайпеды на самолете около часа до Внуково, от Внуково до Кремля полчаса. Итого, два часа.
Однако на вечернем заседании Политбюро 10-го марта Григория Васильевича не было. “Я, - вспоминает он, - узнал о смерти генсека только в 23 часа, когда мне позвонил заведующий Общим отделом ЦК К.М. Боголюбов. На мой вопрос, почему не позвонили раньше, он отвечал: мне не сказали”.
Получив информацию о смерти К.У. Черненко, Г.В. Романов хотел сразу полететь в Москву. Однако здесь произошел еще один “сбой” Романов не смог вылететь из Клайпеды. Ему пришлось автомобилем добираться до Вильнюса (на дорогу было затрачено 3 часа) и оттуда лететь в Москву.
Упоминая о вечернем заседании Политбюро 10-го марта, Д. Кунаев писал: “На это заседание не были приглашены ни Щербицкий, ни Романов, и с запозданием был приглашен я, находившийся в 4 часах лета от Москвы”.
В отличие от Г.В. Романова Д.А. Кунаев не мог добраться до Москвы к 22:00 даже в том случае, если бы его своевременно вызвали в Москву. Но главное в другом. Чем позже Г.В. Романов, Д.А. Кунаев, В.В. Щербицкий могли добраться до Москвы, тем меньше возможности было у них встретиться или переговорить друг с другом по правительственной связи, обменяться мнениями с В.В. Гришиным, Н.А. Тихоновым, другими членами Политбюро и тем самым вмешаться в ход событий.
Одновременно с этим оставшаяся в Кремле троица (М.С. Горбачев, Е.К. Лигачев и
В.М. Чебриков) мобилизовали собственную армию.
Поскольку на заседании 10-го марта Политбюро не решило вопрос о преемнике Черненко, вспоминал В.И. Болдин, пришлось “ночь и до обеда следующего дня вести
активную работу по вербовке сторонников Горбачева”
154
“С того памятного вечера, - читаем мы в воспоминаниях В.И. Болдина далее, - когда пришло известие о смерти Черненко, в руководстве партии наступила пора больших политических игр, маневров и компромиссов. Вряд ли какое-нибудь другое назначение на пост генсека так прорабатывалось, обсуждалось и организационно обеспечивалось”.
Чем именно он занимался в ту ночь, Егор Кузьмич в своих мемуарах умалчивает. Однако эта тайна раскрывается. Оказывается, “он (Лигачев) обзванивал ночью перед пленумом секретарей обкомов и, судя по всему, обзванивал их в пользу М.С. Горбачева”.
А о том, что такая работа была нужна, свидетельствуют воспоминания
В.И. Болдина. “У меня, – отмечал он в одном интервью, - были доверительные отношения с секретарями обкомов, и они говорили откровенно, что знают о Горбачеве мало, а то, что знают, так не приведи Господи. Но все-таки было понимание и того, что нельзя избирать генсеком четвертого старика подряд”.