высказались три четверти опрошенных. “За”, похоже, голосовали и те, кто в реальности
255
хотел обрести самостоятельность.
Горбачев поверил своим помощникам, что если народ проголосует против Союза, ему придется уйти. Исход голосования дал Михаилу Сергеевичу шанс. Он его использовал. Предложил изменить новый Союзный договор.
Предложение Горбачева начать работу над Союзным договором приняли только девять республик. Литва, Латвия, Эстония, Молдавия, Армения и Грузия отказались. Для Ельцина горбачевская идея была полной неожиданностью. Но он поддержал эту идею, подписал соглашение о моратории на политические забастовки, полетел в Кузбасс и предложил бастовавшим шахтерам вернуться в забой. Они не послушались.
23-го апреля 1991-го года лидеры девяти республик встретились с Горбачевым в Ново-Огарево. Это старинная усадьба в сосновом бору на берегу Москвы-реки. Там есть
двухэтажный дом для приемов. На втором этаже и шла работа. Михаил Сергеевич уговорил руководителей Азербайджана, Белоруссии, Казахстана, Киргизии, России, Узбекистана, Украины, Таджикистана и Туркменистана подписать совместное заявление о безотлагательных мерах по стабилизации обстановки в стране и преодоление кризиса.
Помощник Горбачева Г. Шахназаров вспоминал:
“Некоторое время соглашение “9 + 1” было источником своеобразной эйфории. Словно в момент, когда два войска готовы были сойтись в яростной рукопашной схватке, вожди их вняли гласу народа и договорились жить дружно. Даже отметили это событие бокалом шампанского. Как рассказывал потом Михаил Сергеевич, за обедом они с Борисом Николаевичем, чокнувшись, выпили за здоровье друг друга...”
Главная линия противостояния происходила, конечно, между Горбачевым и Ельциным. Хотя вместе оба старались держать себя в руках, между ними явно ощущалось
напряжение, в котором то и дело возникали мелкие раздоры, а раза два-три не обошлось без грома и молний. Михаил Сергеевич держался спокойней и всякий раз, когда Ельцин вступал с ним в пререкания, начинал его уговаривать, взывая то к здравому смыслу, то к чувству справедливости. Борис Николаевич, впрочем, не слишком поддавался на уговоры. Он большей частью молчал, но если уже говорил, то почти никогда не отступал от своего. И дело непременно кончалось вариантом, приближенному к тому, который был заготовлен его “командой” и привезен им в портфеле.
Через несколько дней все начнут проклинать Ельцина за Беловежское соглашение. Но в конце советской эпохи многие люди, имеющие различные взгляды, не возражали против того, чтобы выделить Россию из Советского Союза, избавить ее от необходимости заботиться о других республиках и дать ей возможность развиваться самостоятельно.
А. Черняев записал в дневнике в начале 1990-го года: “Многонациональную проблему Союза можно решить только через русский вопрос. Пусть Россия уходит из СССР, и остальные поступают, как хотят. Правда, если уйдет и Украина, мы на время перестанем быть великой державой. Ну и что? Переживем и вернем себе это звание через возрождение России!”
Характерные для той поры мысли. Выборы народных депутатов России, избрание Ельцина председателем Верховного Совета республики наполнили многие души эйфорией. Даже лучшие умы не сознавали масштабов, постигшей народ катастрофы, глубину ямы, из которой предстоит выкарабкиваться. Новые демократические политики
256
высокомерно решили, что они уже победили, и стали – на радость окружающим – бороться сами с собой. И переоценили свои силы, пообещав быстро наладить хорошую жизнь.
Демократы хотели, чтобы Генеральный секретарь Горбачев ушел, потому что он слишком медленно осуществляет политические реформы. Аппаратчики требовали ухода президента Горбачева, потому что он допустил всю эту демократию и гласность. Вообще говоря, на шестом году пребывания у власти каждый лидер должен быть готов к тому, что прежние комплименты сменятся жесткой критикой. Демократы не знали, как им поступать: присоединить или нет свой голос к разъяренному хору? На пороге 1991-го года страна была почти так же далека от того, чтобы отдать землю крестьянам, а фабрики и заводы – работающим, как и в 1985-ом.
Даже начисто опустевшие прилавки не убеждали аппарат в необходимости немедленных экономических реформ. Партийные секретари, военные в чинах, генералы от военно-промышленного комплекса, директора совхозов и колхозов отстаивали колхозно-совхозную систему и государственно-плановую экономику. Накануне 1991-го