года, казалось, что все висит на волоске. В Москве рассказывали, что уже собрали юристов разрабатывать правовой режим чрезвычайного положения. Противники Горбачева хотели не только его убрать, но и вернуть страну к ситуации, сложившейся до апреля 1985-го года.
Горбачев нуждался в личном мозговом центре, который обсуждал бы ключевые проблемы, генерированные идеи и воплощал их в президентские указы. Но он никак не мог придумать подходящую административную конструкцию.
Летом 1990-го года на организационном пленуме ЦК (после XXVIII съезда партии) избрали новый состав Политбюро. А.С. Дзасохов, избранный секретарем ЦК, занял место
за столом президиума: “Отсюда увидел сидевших внизу, в первом ряду зала, главу правительства Н. Рыжкова, председателя КГБ В. Крючкова, министра иностранных дел
Э. Шеварднадзе. Сохраняя свои государственные посты, они уже не входили в Политбюро. Их взгляды пересеклись, и появилась необъяснимость произошедшей рокировки. Почему руководители столь высокого ранга сидят в зале, а в президиуме находятся совсем другие люди.
В стране было правительство, существовал аппарат ЦК – над правительством, а Горбачев хотел создать что-то еще – что было бы и над ЦК, и над правительством. Он предложил созвать Президентский совет. Поскольку Горбачев и сам не понимал, что он хочет, то людей в Совет подбирали не очень удачно. Получилась собранная солянка, а не работоспособный коллектив.
Во-первых, в Президентский совет, как прежде в Политбюро, по должности вошли Глава правительства Н. Рыжков, его первый заместитель К. Маслюков, председатель КГБ В. Крючков, министр иностранных дел Э. Шеварднадзе, министр обороны Д. Язов, министр внутренних дел В. Бакатин, а позднее еще и министр культуры Н. Губенко.
Во-вторых, Горбачев включил в совет людей из своего ближайшего окружения –
Е. Примакова, Г. Ревенко и двух бывших членов Политбюро А. Яковлева и В. Медведева.
В-третьих, опытный аппаратчик Горбачев пригласил в совет двух известных писателей разных направлений – Ч. Айтматова и В. Распутина, двух ученых – академика
257
С. Шаталина и вице-президента Академии наук Ю. Осипяна, и двух известных в ту пору депутатов – председателя агрофирмы “Адажи” из Латвии А. Каулса и рабочего из Свердловска В. Яроша. Они должны были олицетворять голос народа. Но получилось не слишком удачно.
Министры рассматривали совет как новое Политбюро, но не понимали: неужели им придется обсуждать серьезные (и секретные) материи в присутствии явно посторонних людей? Писатели и академики, которые вошли в Президентский совет на общественных началах, не могли выяснить, что от них требуется. Предполагалась не мозговая атака, полезная для главы государства, а просто обмен мнениями, в основном эмоциональный.
И, наконец, те, кто мог непосредственно работать на президента – Примаков, Ревенко и Бакатин маялись бездельем, и только после долгих препирательств с Болдиным получили кабинеты. Да и потом им приходилось в основном ждать, пока президент даст
поручение, а в оставшееся время навещать друг друга и сетовать на никчемность своего положения. Кто-то сострил: “Что такое член Президентского совета? Это безработный с президентским окладом”.
В словах Г. Шахназарова читалась некая ревность – почему одни люди в
окружении Горбачева оставались в чиновничьей должности помощников, а других, которым и заняться вроде как нечем, вознесли в члены Президентского совета? Но Горбачев и сам быстро потерял интерес к Президентскому совету.
Личное общение с Горбачевым было нелегким делом. Он предпочитал говорить, а не слушать. Первый секретарь ЦК компартии Литвы (а потом и президент республики) А.К. Бразаускас вспоминал: “Манера общения Михаила Сергеевича своеобразна – сначала выговориться самому, высказаться по всем темам, и только потом дать собеседнику изложить свои мысли и аргументы”.
“Для меня Горбачев – загадка, - говорил союзный депутат и мэр Санкт-Петербурга
А.А. Собчак. – Он может согласиться с твоими доводами, и ты пребываешь в уверенности, что ты убедил его. Не торопись. Второе никак не следует из первого: решение, которое он примет, может основываться не на твоих, а на каких-то иных неведомых тебе доводах”.