* * *
Квартиру Горбачевы в столице получили не сразу. Их временно поселили на даче в Горках-10. Ирина с мужем Анатолием оставались в Ставрополе.
С первого дня возникло чувство одиночества – будто выбросило их на необитаемый остров, и никак не сообразить, где они, что с ними и что вокруг. Одновременно ощущение душевного дискомфорта, оттого что они “под колпаком”. Дачка небольшая, подсобных помещений нет. Тут же обслуживающий персонал, офицер охраны. Обменяться мнениями, обсудить свои впечатления Горбачев с женой могли только на территории дачи, ночью на прогулке после возвращения с работы.
Вскоре им предложили другую дачу – в Сосновке, неподалеку от Крылатского. Напротив, через Москву-реку, Серебряный бор. В 30-ые годы на этой даче жил Орджоникидзе, а до них Черненко. Строение отличалось особой архитектурной мыслью. Старый деревянный дом, изредка износившийся, но уютный. Заботились о нем, поскольку на его месте хотели построить новый. Дача была своего рода перевалочным пунктом для вновь избранных. Раиса Максимовна съездила в Ставрополь, вернулась с ребятами и пожитками и начала обустраивать новое местожительства. В кругу семьи встретили они новый 1979-ый год. Под звон курантов подняли бокалы, поздравили друг друга, в душе надеясь, что все образуется.
Квартиру Горбачевы получили позднее на улице Щусева в доме, который москвичи называли “дворянским гнездом”. Там же поселились Ирина и Анатолий. Но жить продолжали на даче, так как обустройство нового жилья потребовало много времени.
Горбачев приехал в Москву, хорошо понимая, какие обязанности принял на себя. С первых дней весь ушел в работу и работал по 12-16 часов в сутки.
* * *
К моменту переезда Горбачева в Москву перегруппировка сил внутри высших партийных структур в основном завершилась. С помощью необходимых приемов политических игр Брежнев сумел упрочить свое положение, стать практически недосягаемым. Отстранение Подгорного в 1977-ом году и Косыгина в конце 1980-го года завершилось утверждением единоличной власти Брежнева. Ирония судьбы состояла в том, что произошло уже после того, как Брежнев начал утрачивать работоспособность:
39
власть его приобрела эфемерный характер.
Судя по воспоминаниям академика Чазова, болезнь стала прогрессировать в начале 70-ых годов. Роковую роль сыграли склероз мозговых сосудов и злоупотребление успокаивающими препаратами, вызывающими депрессию и ярость. Он менялся на глазах.
Раньше был не только более энергичным, но и более демократичным – поощрял обсуждения, слушались даже дискуссии на заседаниях Политбюро и Секретариата. Теперь ситуация изменилась коренным образом. О дискуссиях, уже тем более о какой-либо самокритичности с его стороны, не могло быть и речи.
Казалось бы, общее состояние здоровья и интеллекта Брежнева требовали поставить вопрос о его уходе в отставку. Это было гуманно и целесообразно с точки зрения человеческой и интересов государства. Но Брежнев и его ближайшее окружение и думать не хотели о расставании с властью. И себя, и других убеждали, что-де уход Брежнева нарушит установившееся равновесие, подорвет стабильность. Словом, опять “незаменимый”, хоть и полуживой.
Не только сам Брежнев, большинство членов Политбюро не хотели ухода Брежнева. Слабеющий генсек вполне устраивал первых секретарей обкомов, крайкомов и ЦК республик, устраивал он и премьер-министра, министров, ибо они становились полными хозяевами в своих епархиях. Иными словами, тут, как и при обретении Леонидом Ильичом власти, действовал упоминавшийся “общественный договор”.
Удержанию шаткого равновесия должна была, по их мнению, способствовать и тщательно сберегаемая субординация, каждый должен был знать свое место, свой “шесток” и не претендовать на большее. Эта субординация доводилась порою до полного абсурда и предусматривала буквально все, даже рассадку в зале заседаний Политбюро. Каждому надлежало занять за столом строго определенное место. Справа от Брежнева садился Суслов, слева – предсовмина Косыгин, а после его ухода – Тихонов. Рядом с Сусловым – Кириленко, затем Пельше, Соломенцев, Пономарев, Демичев. С другой стороны, рядом с Косыгиным – Гришин, потом Громыко, Андропов, Устинов, Черненко, наконец, Горбачев. Стол большой, и когда Леонид Ильич начинал советоваться с одной половиной, скажем Сусловым, то при его дикции сидевшим в конце стола на другой половине, услышать и понять изреченное им, было просто трудно.