Причина его влияния, помимо многих лет совместной работы с Леонидом Ильичом, еще и в том, что Черненко сделал больше всех для создания имиджа Брежнева, его образа, как выдающегося незаменимого политика. Вокруг Черненко сложилась группа людей, которая ориентировала соответствующим образом средства массовой информации, идеологические структуры партии, партийные комитеты. Вот и стали звучать такие клише, как “общепризнанный лидер”, “крупнейший теоретик”, “непререкаемый авторитет”, “выдающийся борец за мир” и прочее. Если учесть, что в последyющее время Леонид Ильич мог работать, а вернее – присутствовать на работе всего несколько часов в день, то создавать видимость активной его деятельности было нелегко. Тщательно продумывалось каждое появление генсека на публике, каждая поездка, за него писали статьи, мемуары, выпускали тома сочинений. И Брежневу это нравилось.
Став доверенным лицом генсека, чуть ли ни его душеприказчиком, Черненко явно рассчитывал на пост “второго лица”. С этим связывали свои непомерные амбиции члены его “группы”, чистые аппаратчики, не имевшие политического авторитета. Сам он в какой-то мере становился объектом их умелого манипулирования.
Анализируя расстановку сил после смерти Суслова, нельзя было сбрасывать со счетов и некоторых членов Политбюро – прежде всего руководителей крупнейших республиканских организаций, таких как Кунаев или Щербицкий. Особенно помогал Брежневу Щербицкий.
Приехав в очередной раз к Леониду Ильичу, Щербицкий долго рассказывал об успехах Украины, а когда стали расставаться, довольный услышанной информацией, Брежнев расчувствовался и, указав на свое кресло, сказал:
- Володя, вот кресло, которое ты займешь после меня.
Шел тогда 1978-ой год, Щербицкому исполнилось 60 лет. Это была не шутка, или минутная слабость. Леонид Ильич действительно питал к нему давнюю привязанность и, как только пришел к власти, сразу вытащил Щербицкого из Днепропетровска, куда его отправил Хрущев, добился назначения Председателем Политбюро в пику Никите для уже предрешенной его замены. Хотя параметры личности Щербицкого были не столь уже масштабны, он был по тем временам крупным политиком, уверенно “вел” республику, и,
главное, твердо стоял, как он сам выражался, “на позициях Богдана Хмельницкого”. Это
ценилось высоко.
Не все ясно и со смертью Суслова. В некрологе было сказано, что он умер после
51
непродолжительной тяжелой болезни. Р.А. Медведев утверждал, что вечером 18-го января у М.А. Суслова возник инсульт и его срочно госпитализировали.
Однако по свидетельству зятя М.А. Суслова Л.Н. Сумарокова, никакого инсульта у Михаила Андреевича не было, и лег он в больницу, несмотря на то, что чувствовал себя нормально, только по настоянию Е.М. Чазова для профилактического обследования. О том, что М.А. Суслов лег на обследование, 25-го января 1982-го года от Б.Н. Пономаревой узнал А.С. Черняев.
Об этом же пишет Е.И. Синицын. Этот факт не отрицает и Е.И. Чазов.
Таким образом, сразу после возвращения из Варшавы в понедельник 18-го января Суслов лег в ЦКБ в полном здравии. Обследование, по свидетельству Б.Н. Пономаревой, показало, что “все в порядке”. И вдруг “три дня назад – удар (кровоизлияние)”.
Л.Н. Сумароков тоже пишет, что обследование ничего не обнаружило, и 22-го января, в пятницу, М.А. Суслова должны были выписать. Накануне он чувствовал себя хорошо, с врачом ему дали какое-то новое лекарство, после которого он потерял сознание и почти сразу же умер на руках дочери Майи Михайловны, бывшей в этот момент рядом с отцом. Но после этого его отправили не в морг, а в реанимацию и констатировали смерть только 25-го. “Когда днем, - пишет Чазов о Суслове, - мы были у него, он чувствовал себя вполне удовлетворительно. Вечером у него внезапно возникло обширное кровоизлияние в мозг. Мы все, кто собрался у постели Суслова, понимали, что дни его сочтены, учитывая не только обширное поражение, но и область мозга, где произошло кровоизлияние. Так и оказалось. Через три дня Суслова не стало”.