— И ты бросила его, — сказал Гиз.
— Да. Я оставила его в этой жуткой старой избе, куда лишь изредка заходят нищие бродяги. Я пришла домой и легла спать. И все никак не могла заснуть. Все думала, что будет, если он очнется утром и опять приползет к моему крыльцу. Его могли увидеть соседи, или дети могли с ним встретиться. И тогда я была бы вынуждена снова принять его в нашу семью, и потом всю жизнь слушать его оскорбления, терпеть побои и убирать из-под него грязь… Перед самым рассветом я решилась. Я вернулась в дом бортника. Муж спал на груде старой одежды, а может он был без сознания. И я, стараясь не шуметь, стала вытаскивать все вещи, весь мусор из комнаты и сваливать кучами в узком коридоре, ведущем на улицу. Я надеялась, что мой мучитель — парализованный и ослабевший — не сумеет перебраться через завалы… А потом я сдвинула лавку и обнаружила ход в подполье. Он не был заперт — я легко подняла деревянную крышку, глянула вниз. И вспомнила, как сама много раз падала в такую же вот холодную тьму, как сидела там сутками и слушала звук шагов над головой, ожидая момента, когда мой муж решит, что я наказана в достаточной степени…
— Ты сбросила его вниз, — сказал Гиз. Охотнику незачем было знать все подробности. Он хотел выяснить лишь то, что могло оказаться важным.
Он должен был узнать, кто поднял мертвяка.
— Да, — женщина кивнула. — Я сгребла тряпье, на котором он спал, и потянула к квадратной дыре в полу…
— Это ты вымела комнату? — перебил Гиз.
— Да.
— Зачем?
— Там была кровь. И следы… Я не хотела, чтобы это кто-то увидел. Я ведь знаю, что мои дети часто там играют.
— И потом ты заколотила лаз в подпол?
— Да. Уже был день, когда я это сделала. Муж проснулся от стука; он кричал там, внизу, ругался, угрожал, но его слабый голос звучал жалко… Он не сумел меня запугать…
— А потом ты запретила детям играть в этом доме.
— В очередной раз. И я не уверена, что они меня послушались.
— Ты еще ходила туда?
— Нет. Больше ни разу.
— Даже тогда, когда появился мертвяк?
— Да.
— И даже после того, как узнала в нем своего мужа?
— Говорю же, больше в тот дом я не ходила.
— А о муже… ты часто о нем думала? Вспоминала?..
— Я сразу же постаралась его забыть.
— Может быть, ты видела его во сне?
— Я уже давно не видела нормальных снов.
— Ты не спишь?
— Не могу.
— Ты боишься?
— И боюсь тоже…
Они замолчали ненадолго, перевели дыхание. Гиз наклонился, взял кружку, отхлебнул ледяной воды. Дила смотрела на него.
Вокруг дома, гремя бубенчиками, бродил мертвяк — стонал, хрипел, лепетал что-то. Пробовал на прочность забитые досками окна. Стучал в стены. Рыл землю. Пытался высадить дверь.
— И так каждую ночь? — спросил Гиз.
— Да… Иногда чуть тише, а иногда бушует так, что кажется, будто дом вот-вот развалится.
— Как он выбрался на свободу? Ход в подпол заколочен по-прежнему, я видел.
— Не знаю. Наверное, там есть еще выход. Из подпола прямо на улицу. Видимо, он нашел его и выбрался.
— Уже мертвый.
— У живого не хватило бы сил.
— Наверное, туда он и возвращается каждое утро. Там и надо его искать.
— Я не знаю. Охотник здесь ты.
— А ты — человек, к которому рвется мертвяк. Почему? Ты можешь объяснить?
— Я же все тебе рассказала. Неужели ты не понял?
— И что я должен был понять?
— Но это же ясно! Он хочет мне отомстить…
Гиз посмотрел в глаза Диле, пытаясь понять, насколько искренни ее слова, верит ли она сама в это. Покачал головой:
— Ты ошибаешься. Мертвецы ничего не хотят, и уж тем более они не помышляют о мести. Так что если тебе действительно кто-то хочет отомстить, то искать его надо среди живых.
— Что ты хочешь сказать? — нахмурилась Дила.
— Лишь то, что ты слышала… Мертвяка к твоему дому гонит какая-то внешняя сила… Сила некроманта…
Дила, широко распахнув глаза, долго смотрела в суровое лицо охотника. Потом содрогнулась, опустила голову, спросила: