Этот исторический контур эпохи чётко прослеживается в кратких летописных известиях, связанных с междукняжескими отношениями.
Летописание конца XIII столетия напоминает почти пересохший ручей. Похоже, что увлечённые бесконечной усобицей князья махнули рукой на любые культурные начинания. Ни Андрей Городецкий, ни Дмитрий Переяславский не удосужились завести собственных летописцев. Кажется, их совсем не интересовало то, какими их увидят потомки. И только в Ростове, где всё ещё теплилась древняя культурная традиция, работал какой-то безымянный книжник (94, 201). Он словно по обязанности, холодной рукой отмечал главные события княжеской усобицы и некоторые эпизоды из жизни ростовского княжеского семейства. В его отношении к жизни чувствуются какая-то глубокая усталость и отвращение. Подобно библейскому Екклесиасту он всё видел и уже ничему не удивлялся...
«В лето 6805 (1297) прииде Андреи князь из Орды».
Краткое, как полёт камня, известие Лаврентьевской летописи сообщает факт, оставляя его без каких-либо комментариев. Похоже, что эта поездка в Орду, где формально правил Тохта, а фактически — всё ещё Ногай, не принесла Андрею и его союзникам каких-либо существенных приобретений. Во всяком случае, Фёдор Чёрный, ближайший соратник Андрея Городецкого в его ордынских походах, через два года отправился в свой родной Смоленск в надежде занять там княжеский стол. В случае удачи это стало бы для князя существенным продвижением по лестнице честолюбия. Стоящий на перекрёстке четырёх больших дорог Смоленск был гораздо более значительным городом, нежели тихий Ярославль. Однако предприятие Фёдора окончилось безрезультатно. Не имея поддержки из Орды, он вынужден был ни с чем вернуться в Ярославль, где через три года и скончался.
Владимирский съезд
Но в том же году Симеоновская летопись сообщает о загадочном происшествии, точнее — о двух взаимосвязанных происшествиях: приходе очередной татарской «рати» и едва не закончившемся кровавой схваткой княжеском съезде во Владимире:
«В лето 6805 (1297) бысть рать татарская, прииде Олекса Неврюи, и бысть съезд всем князем Русскым въ Володимери, и сташа супротиву себе, со единой стороны князь великии Андреи, князь Феодор Чёрный Ярославскыи Ростиславич, князь Костянтин Ростовьскыи со единого, а съ другую сторону противу сташа князь Данило Александрович Московскыи, брат его (двоюродный. — Н. Б.) князь Михаиле Ярославич Тферскыи, да с ними переяславци съ единого. И за малым упасл Бог кровопролитья, мало бою не было; и поделившеся княжением и разъехашася кождо въ свояси» (22, 83).
Логика событий достаточно ясна. Наделённый большими полномочиями ханский посол Олекса (Алексей?) Неврюй — вероятно, родственник того Неврюя, который командовал разорившей Русь татарской ратью в 1252 году — привёз русским князьям какие-то распоряжения от хана Тохты. Эти распоряжения относились ко всему княжескому сообществу. Поэтому для их объявления был созван княжеский съезд во Владимире — номинальной столице Северо-Восточной Руси. Туда же прибыл и посол Олекса Неврюй.
Гостеприимным хозяином по самому своему положению должен был выступить великий князь Владимирский Андрей Александрович. Он же, вероятно, готовил и постановления, и «сценарий» съезда...
Княжеские съезды («снемы») известны уже в домонгольской Руси. Они созывались для обсуждения вопросов, затрагивающих интересы всего княжеского сообщества. Однако решения съездов не носили обязательного характера и порой нарушались самими их участниками. В условиях политической самостоятельности основных княжеств отсутствовал механизм принуждения к выполнению взятых обязательств. Таким образом, съезд был для князей скорее возможностью обменяться мнениями, нежели законодательным органом.
В период ордынского господства княжеские съезды получили новое значение. На этом собрании ханский посол мог выступать в роли судьи, разбиравшего княжеские споры. Но главная его функция состояла в том, что он доводил до сведения всего княжеского сообщества распоряжения своего владыки. В основном эти императивы касались платежей и поставок. Понятно, что само по себе распоряжение хана не подлежало обсуждению. Однако практическую сторону дела (доля каждого князя в общей повинности, промежуточные сроки исполнения, условия доставки и т. д.), а также пограничные споры князья могли обсуждать в кулуарах, «в своём кругу». Здесь-то и возникали острые противоречия. Что касается посла, то он едва ли присутствовал на этих мелочных дебатах. Исполнив свою миссию, он отправлялся восвояси, прихватывая по пути всё, что представляло хоть какую-нибудь ценность...