Разумеется, тверской князь при тогдашних обстоятельствах — смена ханов в Орде, затяжной конфликт с Москвой, литовская угроза — не имел ни средств, ни желания отправлять в Константинополь большое посольство с солидной казной. Примечательно, что на роль тверского стряпчего по церковным делам в патриархии князь Михаил Ярославич и тверской владыка Андрей назначили не игумена или архимандрита, а простого монаха по имени Акиндин.
Митрополит Пётр также не поехал в патриархию. Зная тревожную и переменчивую обстановку в столице Византии, святитель угадывал недолгий век Нифонта в качестве патриарха. Действительно, уже в 1315 году Нифонт был низложен с кафедры.
Итак, первое послание свидетельствует о двух вещах: Михаил Тверской жаловался в патриархию на Петра, обвиняя его в двух грехах — симонии и венчании близких родственников. Заметим, что оба эти греха находились на грани дозволенного и недозволенного. Теория сталкивалась здесь с практикой и часто ей уступала. Но при желании снисходительную практику всегда можно было осудить с позиции строгой теории.
Второе послание тематически связано с первым. Монах Акиндин (о котором нам из других источников ровно ничего не известно) пересказывает князю («честному самодержьцю рускаго настолования») всё то, что он узнал в патриархии относительно симонии. И сам патриарх Нифонт, и его синклит единодушно признали поставление в сан за мзду тяжким грехом. Акиндин убеждает князя покончить с этим грехом, который творит митрополит (чьё имя опять-таки не называется). Он перечисляет бедствия, которыми Бог наказал Русь за этот грех. Перечень этих бедствий сильно напоминает аналогичный перечень в третьем Слове Серапиона Владимирского: «Не падоша ли силнии наши и ерееви (иереи. — Н. Б.) наши остреем меча? Не преданы ли быша в полон чада наше въ скверней руце? Не осквернена ли быша святая наша в опустение? Быхом въ смех же и в поругание живущим окрест нас языком...» (111, 157). Впрочем, это сходство можно объяснить и общим источником этих сетований — Псалтирью, которая, как известно, была настольной книгой любого грамотного монаха.
Отвлекаясь от вязкой риторики второго послания, заметим, что Акиндин настойчиво убеждает князя принять меры против запятнанного симонией митрополита и в противном случае даже грозит ему Страшным судом: «Царь еси, господине княже, в своей земли; ты истязан имаши быти на страшнем и нелицемернем судищи Христове, аже смолчиши митрополиту». Предполагая услышать со стороны князя возражение — «время не то, что стати за се», — Акиндин заранее парирует: «Всегда бо время доброму делу и Бог помощник» (111, 158).
Из текста послания явствует, что Акиндин отправился в патриархию с жалобой на митрополита Петра, «послан своим епископом». Имя епископа не названо. Однако немного выше по тексту Акиндин объясняет, почему именно ему поручена роль жалобщика: «Занеже самовидец есмь» (111, 153). Иначе говоря, монах Акиндин был среди тех, у кого митрополит требовал мзду за продвижение по службе. Но какого продвижения мог ожидать простой монах? Только поставления во игумены...
Такую деликатную миссию, как принесение жалобы на митрополита самому патриарху Константинопольскому, епископ (а это скорее всего — тверской епископ Андрей) мог доверить только человеку, которого хорошо знал и на преданность которого мог положиться. Из заглавия послания Акиндина явствует, что он был монахом «лавры Святыя Богородица», то есть Богородичного монастыря на реке Шоше. Но именно в этом монастыре игуменствовал тверской епископ Андрей до своего поставления на кафедру в 1289 году. Очевидно, владыка Андрей желал видеть Акиндина игуменом своей любимой обители, а затем и своим преемником на тверской кафедре. Но митрополит Пётр отверг эти замыслы — то ли оттого, что имел собственную кандидатуру на эти посты, толи оттого, что обнищавшие от бесконечных разборок в Орде тверичи не смогли подкрепить свои пожелания достаточно весомым подношением.
Таким образом, монах Акиндин имел личные причины питать неприязнь к митрополиту Петру. Это чувство отчётливо заметно в его послании тверскому князю. Что же касается Михаила Тверского, то он явно не желал раздувать вражду с митрополитом, справедливо ссылаясь на то, что «времена не подходящие» для таких сомнительных начинаний. Уклоняясь от участия в церковных делах, князь Михаил Ярославич проявил житейскую мудрость, которой полвека спустя не хватит Дмитрию Донскому, попытавшемуся руководить полным зависти и вражды церковным синклитом.
Берег митрополита Петра