После того как мне запретили выходить на прогулки с другими заключенными, мое общение было крайне ограниченным. Тюремные новости я теперь узнавал только от своих соседей по коридору, когда мы вместе завтракали или ужинали. Тюремная администрация мне не раз предлагала питаться в камере. Эти предложения объяснялись заботой о моей безопасности, но я всякий раз отказывался и продолжал питаться вместе со всеми. Я не искал чьей-то дружбы или более тесных контактов, но и находиться постоянно в полной изоляции было тоже тяжело. К тому же иногда от других заключенных можно было услышать какую-то полезную информацию.
Вскоре после ареста мне довелось встретиться с консулом Израиля в Швейцарии Стеллой Раап. Эта дама приехала в тюрьму специально для встречи со мной, а к тому времени у меня кроме российского уже было израильское гражданство. Я ожидал, что она примет какое-то участие в моей судьбе, а вместо этого она привезла какую-то анкету, в которой было, если мне память не изменяет, семнадцать вопросов. Я ответил на все эти вопросы, и мадам консул, практически так меня и не выслушав, уехала. В Шан-Долоне некоторое время находился еще один заключенный израильтянин. Он говорил на русском языке, но наши встречи с ним ни у кого не вызывали подозрений. Тюремная администрация получила указание, чтобы было исключено мое общение с гражданами России. А поскольку этот человек являлся гражданином Израиля, хотя и русскоговорящим, то нам общаться никто не запрещал. Он тоже встречался с консулом. Однажды он подошел ко мне после обеда и сказал: «Знаешь, Сергей, консул опять приезжала, я ей сказал, что меня беспокоит судьба еще одного израильтянина. Она спросила, о ком я говорю, и я назвал твое имя. А консул мне говорит: “Кроме вас, в этой тюрьме других израильтян нет. Во всяком случае, я так считаю”». После этого разговора я понял, что на помощь мадам консул мне рассчитывать не приходится.
Были в тюрьме и просто интересные встречи. Однажды, а это было в то короткое время, когда мне еще разрешались совместные прогулки, ко мне подошел очень высокий худой человек. По-русски он спросил, на каком языке мне удобно с ним разговаривать. Я ответил, что русский язык меня вполне устроит. Этот человек пояснил: «Я слышал, что у вас есть израильское гражданство, поэтому, если хотите, можем говорить на иврите. Можно также говорить на английском, на немецком, на французском и даже на китайском. Все эти языки я знаю, как родной». Я удивился такому обращению и повторил, что русский язык меня вполне устраивает. После этого человек довольно церемонно представился: «На разных языках мое имя звучит по-разному, вы по-русски можете называть меня Владимир, а фамилия моя Дзержинский». Я на него взглянул, ему бы бородку — и вылитый Феликс Дзержинский. Необычна и интересна судьба этого поистине необыкновенного человека. Он сын старшего брата Железного Феликса. В начале тридцатых годов Владимир Дзержинский вместе со своей матерью был отправлен Менжинским в лагеря. Но матери удалось каким-то образом переправить Сталину письмо. Это был один из тех редких случаев, когда Сталин кого-то освобождал. Но мать долго не прожила, и Володю усыновила жена Дзержинского. На семейном совете решили, что парень должен пойти по стопам своего дяди, и он закончил высшую школу КГБ. Но чекистом так и не стал. Начались его мытарства по свету. Он учился в университетах Америки и Англии, потом отправился в Китай, где изучал восточную медицину. Человек блестящих способностей, он растратил свою жизнь впустую и сам это прекрасно понимает. Запутался в своих семейных отношениях: жена и дети в Швейцарии, жена и дети в Китае… После учебы в Китае занялся врачеванием, сошелся с одной из своих пациенток, а та обвинила его в изнасиловании. Вот так он и оказался в Шан-Долоне. Здесь с ним сыграли злую, я бы даже сказал, бесчеловечную шутку. Следователь, который вел дело Владимира, сказал ему на последнем допросе: «Господин Дзержинский, я убежден, что вы не насиловали свою пациентку, а связь ваша произошла по обоюдному согласию. Следствие по вашему делу закончено, подпишите вот этот протокол, и через несколько дней вас освободят. Только обещайте мне, что впредь будете более разборчивы в ваших связях с женщинами». Владимир от радости прослезился, горячо и долго благодарил следователя за то, что тот сумел разобраться в истине. Он вернулся в камеру, а на следующий день ему объявили, что его ждет суд и судить его будет большое жюри присяжных — 12 человек. По швейцарским законам большое жюри присяжных заседает только тогда, когда предполагаемый срок подсудимого не может быть меньше пяти лет. Потрясение обманутого было столь велико, что Дзержинский оказался в реанимации. Врачи его выходили, и ему все же пришлось предстать перед судом присяжных, которые признали его виновным. Сейчас, насколько я знаю, он отбывает срок наказания в одной из швейцарских тюрем и пишет книгу воспоминаний. Если эта книга увидит свет, не сомневаюсь, что она будет интересной и поучительной. Но мне с Дзержинским удалось встречаться только на прогулках в течение двух недель, а потом следователь Зекшен настоял на том, чтобы я гулял в полной изоляции, и меня для прогулок стали выводить на крышу. Крыша тюрьмы Шан-Долон представляет собой бетонный плац шириной метров пятнадцать и длиной более двадцати метров. На высоте двух с половиной — трех метров натянута металлическая сетка. Вот там я все два года и гулял в полном одиночестве. Если, конечно, не считать надзирателя. Понятно, что ни о какой моей безопасности никто и не думал, да и какие были основания предполагать, что в тюрьме на меня может быть совершено покушение? Глупость все это. Скорее всего, это просто была дополнительная мера психологического воздействия. Внизу играют в футбол грабители, убийцы, наркоманы, а ты в одиночестве под этой сеткой ходишь взад-вперед, ну точно как по клетке.