Что касается вас, Чен, я даже не знаю, что мне о вас теперь думать. Я начинаю подозревать, что у вас были какие-то отношения с Барнсом задолго до вылазки и вы это скрыли, хотя должны были сообщить. На будущее не забывайте предупреждать командование, если какие-то ваши личные проблемы могут помешать осуществлению миссии.
Кошка снова порывается что-то сказать, но Маршалл обрывает ее взмахом руки:
— Ничего не хочу слышать. Просто советую в будущем тщательнее выбирать, с кем связываться. — Командор смотрит на меня, на Кошку, снова на меня. — Это все, — подытоживает он. — Идите. Мы сообщим, когда вы снова понадобитесь.
— Ну что, — говорит Кошка, — повеселились.
Мы в столовой, ужинаем, успели застать позднюю смену. В зале по меньшей мере тридцать человек, группами по трое-четверо, они наклоняются друг к другу над столами, вполголоса обсуждают события дня. Пять смертей за один день в первооткрывательской колонии — страшное дело, и мы обращаемся к древнему, как само человечество, обычаю: рассказываем друг другу, какими идиотами были теперешние покойники, стараясь убедить самих себя, что с нами такого, конечно же, никогда бы не произошло.
— Да уж, — говорю я. — По крайней мере, командор нас не убил. Я считаю, это победа.
Мои слова вызывают у нее улыбку. В комбинезоне Кошка выглядит намного симпатичнее, чем в полном боевом снаряжении. У нее нежное личико в форме сердечка и густые черные волосы до плеч, стянутые резинкой в низкий хвост. Она ковыряется в тарелке с жареными помидорами и жилистыми на вид кроличьими окорочками. Я пью из кружки сто килокалорий в виде протеинового коктейля. Да помню я, помню, что обещал Восьмому все остатки дневного рациона, но я сегодня чуть не погиб, пока он там отсыпался. Так что имею полное право, так ведь?
Поморщившись, я заглядываю в кружку. Десять часов на такой диете — и мне уже осточертело. Может, устроить Восьмого в биологический отдел на место Дугана, тогда он получит его рацион?
— Маршалл думает, у нас с тобой секс, да?
Я пожимаю плечами и делаю еще глоток.
— Мне тоже так показалось.
Тянусь за ломтиком помидора с ее тарелки. Кошка шлепает меня по руке.
— Тебя это беспокоит? — спрашиваю я.
— Что? Подозрения командора, будто я сплю с расходником?
— Да, — говорю я.
Она пожимает плечами.
— Не. Я не унитарий, и вообще. По моему мнению, ты ничем не отличаешься от прочих чудиков, записавшихся в эту экспедицию.
Я беру ее за руку и наклоняюсь через стол.
— Знаешь, — говорю я, — это самые приятные слова, какие я слышал за всю неделю.
Она хихикает, а я хватаю помидорку и засовываю в рот прежде, чем Кошка успевает отреагировать.
— Эй! — недовольно вскрикивает она и бьет меня кулаком в плечо: наверняка останется синяк. — Что за шуточки, Барнс! Еще раз тронешь мою еду — и я сломаю тебе руку.
— Прости, — говорю я, — можешь съесть мою, — и протягиваю ей кружку.
Она морщится и отталкивает мою руку.
— Спасибо, не надо. Если ты хотел помидоров, почему было просто не взять их? Или ты хочешь сказать, что уничтожил весь дневной рацион еще до вылазки?
— Ага, — киваю я. — Почти. У меня выдались тяжелые деньки.
— Ой, точно, — говорит она. — Прости, я и забыла, что ты погибал вчера вечером. Ты же только что из бака, да? — Она кладет в рот кусочек, жует, проглатывает. — Каково это?
— Каково что? Вылезти из бака?
Она кивает, берет кроличью косточку и обгрызает с нее мясо, оставшееся возле хрящика.
— Ага. Мне всегда хотелось знать, каково это: проснуться после смерти, точно зная, что твое новое тело еще недавно было белковой биомассой в рециклере. Что ты чувствуешь?
— Ну, — объясняю я, — пока находишься в баке, ты без сознания. Просыпаешься уже в своей постели. Сначала немного дезориентирован, мучаешься чем-то вроде похмелья и не можешь вспомнить, как здесь очутился. Пытаешься понять, не напился ли ты накануне, но и этого не помнишь. Последнее, что всплывает в памяти, — как подключался, чтобы выгрузить сознание…
Она откидывается на спинку стула и кивает.
— Ага. И в этот момент все понимаешь.
— Да, именно тогда. Со мной такое происходило уже семь раз, но всякий раз это как удар по яйцам.