Голоб встал и представил комиссии каждого из нас, затем разразился длинным монологом, из которого следовало, что компания публично признает факт насыщения атмосферы активным вирусом и уже направила подробные отчеты о случившемся в ООН, а также в федеральные и государственные агентства. Он подробно изложил содержание этих отчетов, а также заявлений, сделанных его клиентом на предыдущих слушаниях.
После этого Голоб повернулся ко мне и попросил рассказать о том, что я услышал от Джонни в ту трагическую ночь.
— Мой кузен Джонни Стивенс хотел уничтожить мафиозную структуру молотоголовых, опутывавшую нашу страну, — начал я в соответствии с текстом, заученным наизусть после согласования с Голобом.
Я заливался соловьем, пытаясь создать у бюрократов представление о Джонни, как о творческой, высокоталантливой и впечатлительной личности, неназойливо, как мне казалось, внедряя в их тупые лбы мысль Джонни о том, что молотоголовые представляли собою большую опасность, чем коммунисты и фашисты в минувшем столетии. И, кстати, во всем, что я говорил, не было ни единого слова лжи. Я сел и увидел, что Аксельман внимательно ко мне приглядывается.
— Вы сами, как вы это называете, микродированы, не так ли?
Я оглянулся на Гол оба, тот кивнул головой. Я снова повернулся к Аксельману и сказал:
— Ну... да, сэр.
— В таком случае, нам кажется, что вы сами ступили на очень опасный путь эволюции. Вы изменили свое естественное состояние, замахнулись на нечто, что вам показалось большим, чем вам подарили родители. Ваш же кузен, который, разрабатывая эту технологию, ворочал миллиардами долларов, трансформировал свое тело во что-то... гм... вообще не человеческое. И он же, ваш кузен, был настолько самонадеян, что покусился на то, что входит в компетенцию только исключительно ООН.
— Мистер председатель, — сказал сердито Голоб, поднимаясь на ноги, — обращаю ваше внимание на недопустимость подобного тона. Насколько я понимаю, вы собирались выяснить в ходе этих слушаний мотивацию действий покойного мистера Стивенса...
— Именно этим я сейчас и занимаюсь, мистер Голоб! — рявкнул в ответ Аксельман, его бледное до тех нор лицо налилось кровью. Затем он, уже спокойнее, добавил: — У вас есть еще, что сказать, мистер Голоб?
— Нет, иных заявлений мы не предусматривали.
— В таком случае, приступаем к обсуждению. Вы, разумеется, можете присутствовать.
— С искренним удовольствием, мистер Аксельман, — сказал Голоб; на его губах нельзя было прочитать даже намека на улыбку.
XX
Терзаемая бесконечными слушаниями и противоречивыми придирками, компания после ликвидации лаборатории и гибели Джонни влачила бренное существование еще около 4-х месяцев. Окончательный крах постиг ее в декабре. Рейли, как единственная оставшаяся в живых юридическая глава фирмы, была привлечена к суду, признана виновной и приговорена к шести месяцам тюремного заключения с последующим пятилетним сроком пребывания под полицейским надзором и добавкой в несколько тысяч часов неоплачиваемой, «общественно-полезной» работы. Но она была рада этому — избежала принудительной мозговой терапии. Я тешу себя мыслью, что, быть может, мои показания на слушании хоть как-то повлияли на решение суда.
Я хотел присутствовать на суде над Рейли, но не нашел времени. Работы у меня теперь, правда, не было, но я записался на курсы рецензентов. А затем я получил уведомление о том, что моя квартирка, как относящаяся к собственности обанкротившейся компании, подлежит конфискации, и мне предоставляется месяц на сборы. К счастью, меня хоть не привлекали к суду, как это случилось с оставшимися в живых сотрудниками коннектикутской лаборатории.
Такие вот дела.
Пару недель я еще питал надежду на то, что смогу найти постоянную работу. За это время я опубликовал три интервью и получил деловое предложение. Жалование меня устраивало, однако о квартире и речи не было, поэтому я вынужден был отказаться.
Примерно тогда же меня разыскали по телефону Алиса и Мустафа, чтобы сообщить о том, что они перебираются в Ванкувер.
— Ты уже несколько месяцев к нам носа не кажешь, — упрекнул меня Мустафа.
Я отговорился тем, что был ужасно занят, и начал вешать ему лапшу на уши — дескать, работаю, все у меня в полном порядке. Когда мы распрощались, я тупо пялился на экран телефона добрых несколько минут. Кроме как у Алисы с Мустафой, мне негде было остановиться, если я собирался и дальше цепляться за Нью-Йорк.
От судьбы не убежишь. Теперь Нью-Йорк оказался для меня окончательно заказанным. Больше меня в этом городе ничего не удерживало. Я позвонил сестре, и она предложила мне пожить у нее несколько недель пока не стану на ноги. После этого я с подачи Моники сварганил несколько коротеньких рецензий для ее журнала и заработал ровно столько баксов, сколько стоил автобусный билет до Миннеаполиса.