Люси мечтала о снеге, белой периной, покроющем все вокруг. Но, хотя температура воздуха все время падала, долгосрочный прогноз не обещал снега на Рождество.
В воскресенье днем, когда Трейси пекла пирожки с изюмом, а Люси усердно рисовала и подписывала поздравительные рождественские открытки, раздался дверной звонок. Едва услышав переливчатую трель, Трейси сразу же догадалась, что это Джеймс, но смалодушничала и вместо того, чтобы открыть самой, послала вниз Люси. Когда Джеймс вошел в кухню, она опасливо встала по другую сторону маленького кухонного стола, глядя на него усталыми, полными боли глазами.
Она так часто видела Джеймса в своих снах, так часто думала о нем, вспоминала его, что увидев его и поняв, что он переживал не меньше нее, потеряла все свое выстраданное за долгую разлуку спокойствие. У нее перехватило горло, тело стало ватным.
Джеймс тоже похудел, значит, тоже страдал и изведал боль разлуки. На какой-то момент ей захотелось броситься к нему и заключить его в объятия.
Как будто прочитав ее мысли, он сделал шаг ей навстречу, и Трейси тотчас же взяла себя в руки, вспомнив, что не должна поддаваться слабости.
– Не подходи слишком близко, – предупредила она. – Я вся в муке и испачкаю твой костюм. Мне говорили, что вы приедете к Рождеству. Давно ты вернулся? А Кларисса… с ней все в порядке?
Трейси говорила не умолкая, стараясь словами заполнить болезненную пустоту внутри себя, удержаться от малодушных слез, от того, чтобы сказать ему: несмотря ни на что, она не могла жить без него.
– Мы прилетели утром, трансатлантическим рейсом, – тихо сказал Джеймс. – С Клариссой все в порядке. Трейси, пожалуйста…
В кухню вошла Люси, и он замолчал.
– Вот твоя поздравительная открытка, – с важным видом заявила она. – Мама сказала, что я могу послать ее тебе, но, я думаю, лучше отдать прямо сейчас.
Наклонившись, он взял открытку и к удивлению Трейси сказал:
– Может быть, ты сохранишь ее для меня до Рождества? – А потом, глядя ей прямо в глаза, спокойно пояснил: – Я хочу, чтобы вы с мамой провели Рождество в моем доме, Люси. Как тебе это понравится?
– А Руперт тоже будет там? – спросила девочка.
Джеймс рассмеялся.
– Да, Руперт тоже будет.
Как только Джеймс мог? Как посмел использовать против нее Люси? Должен же он понимать, что она не может, не должна принимать подобное приглашение…
– Извини, – официальным тоном начала Трейси, – но я боюсь, что это невозможно…
Она замолчала и сделала ошибку, посмотрев на него. Боль, тоска, любовь, читающиеся в его глазах, перевернули ее сердце. Трейси захотелось крикнуть, что ей не нужен никто, кроме него.
Люси, обхватив ее руками, умоляла согласиться. И Трейси, вдруг почувствовав внутри себя ребенка Джеймса, пока еще незаметного постороннему взгляду, услышала свой дрожащий голос, принимающий приглашение. Да, они проведут Рождество в «Голубятне».
После этого Трейси почувствовала себя как на американских горках: Джеймс решил ковать железо, пока оно горячо. Он приедет за ними в канун Рождества и отвезет обратно после Нового года.
– Но это слишком долго, – запротестовала она. – Рождество… Новый год…
– Слишком долго?
Улыбка, появившаяся на его губах, была мимолетной и горькой. Но внутренний голос и так настойчиво твердил Трейси, что, позволив себе напоследок провести с ним время, она поступила опрометчиво…
Энн, услышав, что они не смогут прийти к ним, нисколько не обиделась.
– Я рада тому, что вы наконец-то взялись за ум, – напрямик сказала она Трейси, совершенно неверно оценив ситуацию. – Он уже знает о ребенке?
– Еще нет…
– Отложили до Рождества? – спросила подруга с пониманием. – Несколько необычный подарок.
Трейси промолчала. У нее не было намерения говорить Джеймсу о ребенке. Достаточно того, что она проявила слабость, согласившись на предложение провести с ним Рождество.
Поскольку канун Рождества пришелся на воскресенье, ей не нужно было открывать магазин. Джеймс приехал, когда Трейси и Люси еще завтракали.
К счастью, они собрались заранее, даже уложили красиво упакованные подарки, которые, по настоянию Люси, она выбрала сама. Лично Трейси сомневалась в том, что Джеймс будет в восторге от глиняного изображения Руперта, но у нее не хватило духу сказать об этом дочери.
Сама она купила ему галстук, шелковый, совершенно безликий, не идущий ни в какое сравнение с подарком, который одновременно преподнесла ему и получила от него. Ее ребенок… их ребенок…
Она машинально коснулась живота и насторожилась, когда Джеймс, проследив за этим движением взглядом, спросил: