– Спасибо, а как же ты сам?
– У меня есть три потника, из них тоже получится лежанка.
– Я не хочу причинять тебе неудобство, Шанти, может…
– Нам ещё долго идти до Ончи, – настойчиво прервал он мои возражения, – а тебе надо копить силы, не мёрзнуть и не болеть.
Больше возражать я не стала. Так трогательно обо мне с детства никто не заботился. Неужели всему виной культ некой богини, которая требует от своих последователей много добрых дел? Даже как-то неудобно пользоваться чужими религиозными переживаниями. Но терять бдительность тоже не стоит, так что спать буду чутко, тем более что в эту ночь меня посетила бессонница. Да и мой кинжал при мне, под одеялом. На всякий случай.
Глава 16
Лишь перед рассветом мои глаза начали слипаться, но вскоре я проснулась от грохота посуды. Это Шанти месил тесто из сероватой ячменной муки и пёк лепёшки, прилепляя их к внутренним стенкам раскалённого чана, что стоял на костре. Не устаю поражаться его хозяйственности.
– И как ты всему этому научился? – полюбопытствовала я, массируя затёкшую шею.
– Чему всему?
– Кухарничать.
– Так ведь я уже много лет путешествую из одного храма богини Азмигиль в другой. Кто мне будет готовить в дороге, если не я сам?
– А жена у тебя есть? – спросила я и тут же поняла, как же бестактно и провокационно это прозвучало. – Я имею в виду дома, в Фариязе. Кто-то же там готовит для тебя… дом убирает и…
Шанти внимательно смотрел на мои попытки выкарабкаться из неловкого положения, а потом мягко улыбнулся и сказал:
– Нет у меня жены. Ни один уважающий себя человек во всём Старом Сарпале не отдаст за меня свою дочь.
– Почему?
– Даже забулдыга и бедняк не захочет, чтобы у него родился внук с рыбьими глазами.
Вот оно что, предрассудки против полукровок. Сарпальское общество всеми силами отторгает из себя тех, в ком течёт хоть капля ненавистной им северной крови, а ни в чём не повинные полукровки должны страдать.
– А мне сказали, что у меня глаза кошки, – желая поддержать Шанти, зачем-то произнесла я.
– Вот видишь, даже с кошачьими глазами чахучанские холостяки хотят взять тебя в жёны.
– Кстати, все они носили бороды. А почему ты бреешь лицо?
– Так ведь я и не чахучанец. В Старом Сарпале женатый мужчина отпускает усы, а холостой бреется.
Надо же, как рознятся традиции от сатрапии к сатрапии. Но что-то наш разговор стал заворачивать в опасное русло. Надо бы вывести его на проторенную дорожку.
– Шанти, но ты же много путешествуешь, бываешь в других сатрапиях, где про тромцев даже не слышали и ничего против них и их потомков не имеют. Почему ты не женишься на девушке из того же Кумкаля или Маримбеллы? Да хоть из Жатжая.
– Да какая девушка пойдёт за меня? Я уже обошёл двадцать два храма богини Азмигиль и обойду ещё одиннадцать. Я на месте не сижу, дома бываю редко. Какой жене это понравится?
– Но ведь когда-нибудь ты посетишь те одиннадцать храмов и твоё долгое паломничество закончится. Разве тогда ты не сможешь жениться на какой-нибудь маримбелке?
– Может и смогу, – пожал он плечами, – а может и не захочу.
– Так ты, выходит, не создан для семейной жизни?
– Точно говоришь. Это не мой путь, не моё испытание.
Всё с ним ясно. Не в женитьбе дело. Шанти просто бежит от самого себя и опостылевшего ему Фарияза, когда пускается в очередное путешествие к заветному храму. В родном городе ему всё напоминает о былом детстве, о тромском квартале, которого больше нет, об отце, о котором он уже давно ничего не слышал. Жизнь в дороге он выбрал не ради богини, наоборот, богиню с тридцатью тремя храмами он выбрал именно для того, чтобы провести свою жизнь в дороге, вдалеке от осуждающих взглядов и шепотков.
Что-то я слишком поздно заметила, как с каждым часом всё больше и больше проникаюсь симпатией к моему нечаянному попутчику. А как не проникнуться, если он такой отзывчивый, доброжелательный и просто приятный на лицо молодой мужчина? Как бы мне всё-таки заполучить его фотографию? Она бы стала изюминкой моей коллекции. "Одинокий паломник" – так бы я её назвала, если бы прямо сейчас достала камеру и сняла, как Шанти, стоя на фоне синеющих пиков, смотрит вдаль, приглаживает отросшие до плеч чёрные волосы и готовится намотать на головы чалму. Но увы, камера лежит в дорожной сумке, сумка лежит в стороне, неподалёку от кобылки. Если начну суетиться, Шанти заметит мои манипуляции и снова откажется сниматься. Надо будет придумать какую-нибудь хитрость.
После завтрака мы снова пустились в путь. Чем выше мы забирались в горы, тем холоднее становился воздух. Солнце слепило глаза, а я то и дело растирала ладонями предплечья, чтобы согреться, но тонкая хлопчатая рубашка была не в силах сохранить тепло.