Заигравшаяся парочка оказывается под густой сенью садов. Гаратафасу становится уже невмоготу от ее уверток. Он мечтает овладеть ею немедленно – здесь, прямо на траве газона. Но плутовка увлекает его дальше – в павильон, затерявшийся в гуще лимонных деревьев.
Едва закрывается за ними дверь павильона, как она, уже безо всякого жеманства, готова открыть свои собственные врата, лишь на минуту уступив ему свои гранатовые губки и торопясь направить его язык к своим нежным грудям и жемчужине пупка. Скользкая как угорь, она пользуется моментом его страстной поглощенности ее телом, чтобы размотать его тюрбан, стянуть с него рубашку и спустить шальвары. Обернувшись, она не без удовольствия оценивает качество орудия любви, касается его губами – лишь затем, чтобы добавить ему аппетита, – и занимает позицию готовности к атакам боевого тарана. Гаратафас уверенно наносит удар и, почувствовав, что щель раскрылась как спелый абрикос, стремительно атакует. Путь оказывается свободным, но что за важность, – он же не какой-нибудь супруг, рассчитывающий на девственность. Скорее он сам ближе к этому состоянию, настолько шалунья, приподняв свои жасминно-душистые бедра, обнаруживает себя искусной в создании для него необходимых удобств. Она направляет и втягивает его движениями таза, чтобы он мог погрузиться глубже.
Захваченный в абсолютный плен, Гаратафас испытывает наслаждение, подобного которому он никогда не знал. Сладостное пламя вспыхивает в его затылке, затопляет его чресла, воспламеняет ягодицы, захлестывает мошонку. От стольких щедрот начинают звучать заклинания на вершине его минарета. Под чарующие ласки и страстные хрипы он пять раз повторяет свою елейную молитву. Неутомимый труженик Гаратафас, закосневший в вынужденной лени в продолжение жестокого сезона галер, теперь так обильно засевает и засевает это поле, что на нем уже могло бы уродиться не менее десяти армий. По первому требованию он вновь проверяет состояние куполов позади мечети, и вновь встает ее минарет, еще трепещущий после победы над этими куполами, и с их одобрения вновь направляет свою мощь все в то же ненасытное лоно.
Трепеща от волнения, она меняет позы: то она сверху, то снизу, то сидя, то лежа на боку. Гаратафасу никогда не пришло бы в голову, что дуэтом можно пропеть столь обширный репертуар! Утопающие в собственной влаге, они переживают последний и самый сладостный катаклизм, прежде чем начать спускаться обратно по лестнице чувств, – по ступенькам посасываний, поцелуев, вздохов, покусываний за ухо, нежных объятий и прочих щекоток. Насытившись, наконец, они засыпают, охраняемые Венерой, – мачехой и сообщницей.
Просыпается Гаратафас один в пустом павильоне, под одеялом возле него никого нет. Его одежда аккуратно сложена у него в изголовье, а на низком столике, на расстоянии протянутой руки, его ожидают булочки, похожие на рожки газели, и миска с молоком.
Он почесывает в затылке. Может быть, его похитил джинн? Или это был сон? Состояние его минарета не оставляет никаких сомнений по поводу того, что с ним приключилось. Все еще возбужденный, он мечтает только о том, чтобы снова увидеть соблазнительную незнакомку, которая ничего ему не оставила – ни цветка, ни вуали, ни сандалии – в знак сладостного воспоминания, не оставила даже своего имени. Но дверь павильона, оказывается, закрыта на замок.
– Что это значит? Меня заперли? Неужто я опять в заключении?
Ему не терпится поскорее выйти, и он уже собирается вышибить дверь, сорвав ее с петель ударом плеча, как вдруг до него доносятся голоса, звучащие в саду, и стук лопаты. Гаратафас отказывается от своей затеи и приникает глазами к щели. Солнце уже высоко, и садовники принялись за работу. Ему хорошо известно, где он находится и какая опасность ему грозит, если в какой-то момент его случайно обнаружат в саду гарема. Бывший галерник снова садится и ждет, пребывая в состоянии крайней досады, оттого что он опять в плену, хотя на этот раз – в раю прекрасных гурий.
Смущенный, готовый к яростной вспышке, но уже заинтригованный капризами шаловливого Амура, он терпит весь день этот вынужденный отдых. Он посасывает оставленные ему сладости, мечтая о сосках незнакомки. Солнце садится, но не появляется та, чьего имени он не знает. Гаратафас начинает беспокоиться. И пускается в рассуждения. Если она держит его здесь под замком, то, очевидно, только для того, чтобы вновь с ним увидеться, но осторожность требует от нее сохранять возлюбленного в тайне. А каким мужчиной он себя показал! Пять раз он на нее вскочил, не считая одного раза сзади! Он, как минимум, заслуживает стать героем ночей Гаруна-аль-Рашида. Она еще увидит, что он ей приготовил! Он уже продумывает всевозможные уловки сладострастия, предназначенные для утоления страсти той, которая обнаружила столь яростный аппетит. Наконец-то ночь! Теперь уже весь во власти вожделения, Гаратафас нервничает и начинает мучиться от чрезмерного томления. Шорох за дверью. Вот она – поворачивает ключ в замке! Он ложится и вытягивается на покрывале. Укутанная вуалью фигура проникает в павильон, пряча под плащом фонарь. Но когда Гаратафас, вне себя от счастья, всей пятерней направляет на нее свой ко всему готовый минарет, раздается хохот, в котором нет и намека на юную свежесть.
– Черт возьми, мой красавец, ты и в самом деле образцовый жеребец, не зря тебя так расхваливала Зобейда! Я бы тоже не отказалась попробовать. Только захочешь ли ты меня?
Фигура освобождается от своего хиджаба, и сраженный минарет падает. Гаратафас узнал старую христианку, которая накануне вечером подавала на стол. Он заворачивается в покрывало, чтобы не выставлять себя на посмешище.
– Чего ты хочешь от меня, старая хрычовка? Что ты здесь делаешь? И кто эта Зобейда, о которой ты говоришь?
– Только не все вопросы сразу, моя любовь! Так ты, стало быть, не знаешь, кто оказал тебе почести в своем дворце при свете зари?
– Она не назвала своего имени.
– Это Зобейда, тридцать первая жена Барбароссы – его самая последняя пленница, купленная в Триполи. Он без ума от нее, и она его обожает.
Впервые с тех пор, как он был захвачен во время набега, Гаратафас по-настоящему испугался. Выходит, он, не подозревая об этом, делил с владыкой морей его достояние! Эта женщина – собственность хозяина Алжира! От этого открытия его бросает в дрожь. Он чувствует себя преданным, нет, облапошенным как последний болван. Он ненавидит себя за то, что поддался неодолимому влечению. Но как было возможно устоять перед ее зовом? Он уверен, что настал его последний час.
– Где же Юсуф с его огромной саблей!? Позови его! Пусть он сразу меня и прикончит! Я виноват и признаю это!
Старуха лишь ухмыляется.
– Ты что же, мое сокровище, никак боишься? Попался, голубок! Знаю я вас, мужчин! Женщинам вас легче приманить, чем ос на сахар!
Гаратафас взрывается от негодования.
– Злобная старая кляча, и еще более зловредная Зобейда! С ее притворством, с ее жеманными выходками! Как это понимать? Почему она разыграла меня?
– И еще как разыграла – воспламенила, судя по тому, что она рассказала мне!
Гаратафас бросается на старуху. Он уже едва не душит ее, но она отбивается с похотливыми ужимками и продолжает хихикать, приговаривая:
– Ишь, какой тяжелый! Ах, как ты силен! Весь из мускулов и отменно сложен! От такого мужчины родятся прекрасные дети.
Последние ее слова заставляют Гаратафаса убрать руки.
– Хватит надо мной насмехаться! Что ты хочешь сказать, сушеная фига?
– А ты меня пощекочи еще раз, и я выложу тебе все, что ты захочешь узнать, глупый красавчик! Увидишь, я посвящу тебя в самые сокровенные тайны гарема.
Но турок вовсе не намерен дурачиться. Его пальцы ныряют под ее хиджаб и изо всей силы вцепляются ей в лобок.
– Ты знаешь какую-то ее тайну?
– Уи-и-ий! Нет, не так сильно! Перестань! Я пошутила!
Гаратафас ослабляет хватку и отталкивает ее. Она переводит дух.