– Иисус-Мария-Иосиф! Я добилась только того, что заслуживаю! Но это лучше, чем язык евнуха!
– С меня хватит, старая свинья! Уймись со своими сальностями! Вы что, только об этом и думаете в гареме Барбароссы? Сегодня утром Зобейда будит меня и, как сука во время течки, требует, чтобы я отдолбал ее во всех позах, а теперь еще ты, похотливая карга! Хайраддина, что ли, на всех не хватает? Так Хасана просите, чтобы он вас щекотал!
– Ах, прекрасный гребец, кажется, ты начинаешь понимать! Ни Хайраддин, ни Хасан ничего не могут дать красавице Зобейде! Потому-то она и выбрала тебя, едва увидев.
– Есть и другие мужчины в Алжире!
– Но не такие, как ты! Слушай, я доверю тебе одну тайну. Зобейда хочет детей от своего господина. Но, увы, он на это уже неспособен. Не то чтобы он утратил свою мужественность. Напротив, в свои семьдесят с лишним лет он часто посещает жен. Но чтобы зачать…, нам, женщинам гарема, уже давно это стало понятно. Старый мужчина более сух, чем дюна в летнюю пору. Зобейда долго считала, что это она бесплодна. Тогда мы стали тайно подменять ее в постели господина другими девственницами… безрезультатно. Ни одна не понесла. По правде сказать, его это совсем не беспокоит. Он все время носится по морям, и у него уже есть два сына: старший – Хасан Паша, от матери-мавританки, и еще Хасан Ага, приемный. Но Зобейда любит его и хочет подарить ему сына, прежде чем Аллах его у нее заберет. Поэтому вчера, когда мы наблюдали за тобой, она тебя выбрала, как жеребца на племя.
Гаратафас, с тяжкой печалью в сердце, начинает одеваться под пристальным взглядом старухи.
– И она нашла, что я был на высоте?
– Сверх всяких ожиданий! Эй! Но что ты делаешь?
– Собираюсь уходить, как видишь…
– Уходить куда? Ты же знаешь, что тебя убьют, едва ты ступишь за порог.
– Да, но я ни на что другое и не рассчитываю. То, о чем ты рассказала мне, и так чересчур жестокое для меня наказание.
– Так ты отравлен жалом любви, верзила? Как ты наивен! Это было бы слишком глупо. Соглашаться на смерть недостойно такого мужчины, как ты! Какое расточительство дара божьего!
– Дай мне пройти!
– С какой стати? Я еще не все рассказала. Зобейда не забыла о тебе. Она хочет тебя отблагодарить…
– Я не желаю ее больше видеть и что-либо принимать от нее. С меня хватит этого утра, я его долго буду помнить. Ступай и поблагодари ее от меня за искусные ласки!
– В таком случае, если не от нее, так от Хасана прими вознаграждение.
– А он-то причем, в этой истории?
– Именно ему пришла в голову мысль устроить это для Зобейды.
– Ему, сыну Хайраддина? Какой позор! Уже одно то, что он затащил меня в гарем! Мне следовало быть менее доверчивым и не потешаться над гневом Эль-Хаджи, но отнестись к нему со вниманием.
– Не произноси этого имени, – говорит она, плюнув на пол. – Он опасен! Да будет оно навеки покрыто позором, его имя!
– Но Хасан, почему он сам не мог ее оплодотворить? Если он Хайраддину только приемный сын, что с того, если он совокупится с ней? Судя по нравам вашего гарема, это дозволено.
– Да потому, что он не может этого сделать! Ты не понял, почему он так разгневался вчера вечером? Ты что, не слышал его голоса?
– А что такое?
– А то, что он как твой певчий, этот жирный фламандец…
– Хасан – евнух?
– То-то и оно!
От такого обилия каверз Гаратафасу становится тошно. Неужели ему суждено до конца жизни страдать из-за этого мерзейшего обычая потрошить мальчишкам яйца? Сначала Доган, потом Николь, а теперь он втянут в интриги, которые плетет оскопленный младший сын Барбароссы!
– И на что мне сдались все эти твои россказни? Я еще раз спрашиваю: почему именно я понадобился, а не какой-либо другой мужчина?
– Потому что ты похож на него! Тебе никогда никто этого не говорил?
– Я похож? На кого?
– На Хайраддина, каким он был в прежние годы. У тебя его лоб, такие же глаза – серо-голубого цвета, тот же гордый подбородок, тот же цвет кожи. Только волосы у тебя не рыжие, но поскольку он свои красит… Зобейда никогда бы не рискнула подсунуть Хайраддину чужого ребенка, если бы не надеялась, что он будет на него похож.
– Возможно, вы тешите мое тщеславие, мадам старая уродина, но не притянуто ли все это за волосы? Мне известно, как зачинаются дети. Сколько недель Хайраддина нет в Алжире?
– Хи! Хи! Вот тут-то, прекрасный турок, тебя и посылает нам в подарок Провидение! Хайраддин покинул город в октябре, когда Сулейман велел ему прибыть в Константинополь. Господин провел свои последние ночи в объятиях Зобейды. Числа обязательно совпадут!
– И кого ты надеешься провести? Добро бы еще только Хайраддина, и пусть бы ваши своднические расчеты оказались верными, что в ваших интересах, на которые мне плевать. Но что касается меня, то вам было бы легче, и куда выгодней, если бы я немедленно исчез, благо мой долг племенного жеребца уже исполнен.
– Я снова тебе повторяю, что ты знамение Божие, мой ангел. Хасан и Зобейда были в отчаянии, а тут ураган и выбросил тебя на берег. Ты их спаситель. Кто уничтожает дар, если его посылает Он, как бы его ни называли!
– Они были в отчаянии? Что за новую околесицу ты несешь, колдунья?
– Ты хорошо послужил интересам Зобейды и Хасана. Они, как могут, противостоят янычарам, которых не устраивают наследники Барбароссы. Хасан Паша, его законный сын, может исчезнуть в любой момент – несчастные случаи происходят на каждом шагу – а что касается Хасана Аги… И потом, Зобейда не так жестока, чтобы лишить жизни того, кто подарил ей наслаждение и, как мы надеемся, желанный плод.
– Ты можешь говорить что угодно! Я по-прежнему не верю тебе. С самого утра мне заговаривают зубы. И почему ты уверена, что я останусь нем?
– Потому что ты останешься таковым, мой красавец! Вчера вечером Хасан тебя оценил со всех сторон. Он понял, что ты не примешь сторону янычаров, но всегда будешь только на своей собственной стороне. Впрочем, при виде томных глаз Хасана, трудно не заметить, что он чувствителен к твоим достоинствам, – поддразнивает Гаратафаса старая грымза, ткнув пальцем в его причинное место, отчего он приходит в еще большее беспокойство. – Фи! Не разыгрывай недотрогу. Я, как и все женщины, следила за тобой. Ты вовсе не был глух к его словам, корсарово племя! Так вот, янычары, которые глаз не спускают с Хасана, не пощадят тебя, если когда-нибудь узнают, что произошло сегодня с Зобейдой. К счастью для тебя, у них в этом гареме врагов больше, чем евнухов. Их шпионов мы убрали отсюда всех.
Гаратафас молчит. Вот он и очнулся от любовных грез. Он был готов умереть с досады, но передумал. Старуха права, это было бы идиотством. Он уже не мальчишка.
– Выбора у меня нет, да и выхода я не вижу другого, кроме как довериться тебе…
– Значит, ты уже не хочешь погибнуть из-за прекрасной Зобейды?
– Не смей больше произносить это имя, слышишь! Но что ты намерена мне предложить, ты ведь за этим пришла?
– Только то, чтобы ты вышел отсюда живым и здоровым! Послушай, вот что мы сейчас сделаем…, а ты вообще-то умеешь плавать?
На следующее утро после своего вынужденного заточения Гаратафас покидает территорию Дженина в двухколесной тележке, нагруженной пальмовыми листьями, срезанными ветками, охапками сухой травы и увядших цветов, которую садовники оставили возле павильона. Старуха его уложила в ней на самое дно.
Он проезжает перед самым носом у стражи, которая не обращает никакого внимания на садовый мусор. Тележку подвозят к самому краю берегового обрыва и опрокидывают ее содержимое в воду. Гаратафас ныряет в глубину, затем всплывает на поверхность воды с охапкой сена на голове. Узел с его одеждой старуха припрятала немного подальше, между скалами.
В точности следуя ее плану, он возвращается на Дженина через главные ворота. Янычарам достаточно обратить внимание на его потрепанный вид и окинуть взглядом его мятую одежду, чтобы не сомневаться в том, что этот человек хорошо погулял, потому что только это одно и могло привести его в такое состояние. Он по праву заслуживает их одобрительные подмигивания. С не меньшей симпатией встречают его корсары Мохаммеда эль-Джудио и ближняя охрана бейлербея.
– Вот человек, который умеет весело жить! Добро пожаловать! – приветствует его Хасан Ага. – Ты неплохо провел этот денек, мой друг?