Для этой цели он не склонен применять яды. Он знает также, что Хасана нелегко поссорить с мечетью, ибо никто так не изощрен в толковании закона Книги. А потому нечего и думать о том, чтобы направить на него народный гнев. Даже деньги эмиров Мекки не помогут его в чем-либо изобличить. Всему этому мансулага предпочитает тактику ножа в спину.
Чем старше корсар и чем длиннее тянется за ним хвост черных дел его ремесла, не допускающего угрызений совести, тем более продажной становится его душа. Мрачная душа старого Мохаммеда эль-Джудио в этом отношении достигла полной зрелости. Вскоре после известия о победе Хасана над племенем Куку проницательный Эль-Хаджи быстро обнаруживает признаки разлада, назревшего между бейлербеем и его помощником. К величайшему для него облегчению, нет никакой надобности долго обхаживать старого корсара. Достаточно оказалось щедро его подпоить и только один раз упомянуть о Хасане, как вот уже Мохаммед эль-Джудио пересказывает о нем все язвительные сплетни и сообщает ему, каким ударом нетрудно сокрушить Хасана. Этот помощник бейлербея некогда был также приближенным братьев Барбаросса – как раз в те давние времена, когда они кастрировали маленького Даниэля. В тот день эль-Джудио, ослушавшись их приказа, прокрался за ними до самой овчарни сардов и оказался свидетелем операции. Сорок лет он хранил эту тайну. Его исповедь обнадеживает Эль-Хаджи.
– Если Хасан когда-нибудь узнает об этом…
– Тогда он возненавидит своего приемного отца, который всегда сваливал его оскопление на Аруджа.
– Прекрасная мысль! – ликует Эль-Хаджи.
– Но… Хайраддин? – колеблется Мохаммед эль-Джудио. – Как он отреагирует? Кончится тем, что он дознается, кто проболтался.
– Я думаю, он уже достаточно поизносился. Мало вероятности, что он вернется из этого французского похода. Тебе нечего опасаться. Я устрою так, чтобы он не брал тебя с собой.
– Ладно, – соглашается злопамятный Мохаммед эль-Джудио. – Что я должен делать?
Эль-Хаджи на верху блаженства. Предложив свои услуги, старый плут попал в ловушку. Если паша вернется, дни Мохаммеда эль-Джудио могут быть сочтены…, хотя в этом случае ему самому будет выгодно убрать его раньше, чем Хайраддин начнет его допрашивать… Но и Хасан в приступе ярости вполне способен прикончить своего помощника…
– Выбери подходящий момент и ступай к Хасану Аге. Расскажи ему все, что ты сейчас поведал мне.
– Но это же убьет его!
– Так и что? Именно на это я и рассчитываю… и ты тоже, или нет? Ступай и оставь сомнения! Ты будешь вознагражден, как должно.
Не прекращая следить за Хасаном, Эль-Хаджи использует его очередную ночь с гашишем, чтобы поторопить к нему Мохаммеда эль-Джудио. Но ожидаемого воздействия мансулага не обнаруживает. На следующий день бейлербей приходит в диван вместе со своим помощником. Он очень оживлен и не выказывает никаких признаков плохого настроения, печали или страдания. Разве что цвет его лица, белого от природы, кажется чуть бледнее обычного. Время от времени его речь прерывается сухим кашлем, но весенние ветры располагают к подобным недугам. Бейлербей смотрит на Эль-Хаджи совершенно ясными глазами, отчего тому становится тревожно. Все последующие дни он старается избегать Мохаммеда эль-Джудио.
Хасан Ага не только не отворачивается от отца, он, напротив, старается быть постоянно рядом с ним. Вместе они наблюдают за приготовлениями флота. Сто тридцать галер, пятьдесят итальянских барок, тридцать бригантин и четыре турецких выгрузных судна, проконопаченные, покрашенные и починенные, принимают запас продовольствия, пресной воды и боеприпасов. Требуются две недели, чтобы погрузить девяносто шесть тысяч центнеров галет, сотни бочек пресной воды, шарообразные камни для камнеметных пушек, чугунные ядра для огромных пушек-кулеврин, отлитых для Сулеймана перешедшими на его сторону тевтонскими оружейниками. Да еще смертоносный балласт для шестидесяти восьми бронзовых пушек, которые изрешетят врага картечью после того, как железные и медные ядра снесут стены его укреплений.
Отец и сын, в сопровождении капитана Полена, который не отходит от них ни на шаг – он составляет ведомости для короля Франции, – следят, чтобы на каждую галеру было погружено ровно сто ядер и тридцать центнеров пороха, а также воинское снаряжение для тридцати солдат, которые взойдут на нее. Вместе отец и сын наблюдают также за состоянием здоровья тысяч волонтеров и христианских рабов-каторжан. Впрочем, наметанный глаз мог бы обратить внимание на иссушенного алкоголем испанца, который поднимается на борт «Реала»[96]. Это дон Альваро де Фигероа-и-Санс-и-Навалькарнеро-и-Балагер. Оставшись без гроша на выпивку, он, после напрасных попыток достучаться в двери немногих христианских жилищ, в конце концов добирается до порта и сам продает себя в рабство.
Раскрыв сундуки дворца Дженина, Хасан Ага раздает на галеры драгоценное убранство. Каждую палубу украшают коврами, шелковыми с золотом драпировками с вышитым полумесяцем, фонариками в виде пчелиных сотов с хрустальными подвесками, зелеными и черными штандартами, на которых вытканы цитаты из самых воинственных сур. Хасан не скупится также на драгоценные камни и украшения для нескольких затворниц гарема, которых паша отобрал для своих морских ночей и которые необычайно счастливы тем, что выйдут в открытое море. Зобейда и малыш Доган тоже отправятся в поход, поскольку Хайраддин не может обходиться без своей фаворитки и полагает, что его сына с первых месяцев жизни должны укачивать морские волны.
Каждый военный корабль поднимает на верхушки мачт свои знаки отличия, из которых наибольшее почтение всему порту внушают символы Драгута – красно-белый флаг с голубым полумесяцем. Он наиболее враждебно настроен против христиан. Не забыты трубы и рожки, тамбурины и цимбалы, систры и трещотки, звучание которых разнесется по волнам, атакуя христианские уши и опережая пушечные ядра.
В середине апреля весь Алжир собирается в порту на торжественные проводы армады. Сооружен богато украшенный помост, куда поочередно подходят под благословение Драгут, Муратага, Сала Рей, Табако Рей, Каччиадиаволо, Рамадан, Хали Леван и Алкаида – прославленные капитаны-райя Хайраддина. Когда очередь доходит до Мохаммеда эль-Джудио, Хасан берет его за руку и очень любезно просит остаться возле себя. Старый наемник повинуется, не проронив ни слова и не обнаружив никакого удивления. Затем Хасан обращается к своему отцу, едва тот выходит из-под благословляющих рук святых людей.
– Отец, посмотри, какой чудесный экипаж я тебе дарю! – говорит он, указывая на Билал-Ника и Гаратафаса. – Они станут твоими спутниками, твоей ближней охраной, они будут петь для тебя по утрам и вечерам, вызывая в твоем сердце тоску по Алжиру!
– В наших сердцах, ты хочешь сказать! Что с тобою, сын мой? Почему ты так говоришь?
– Потому что я не иду с вами в море, отец.
Хайраддин ошеломлен. Билал-Ник и Гаратафас тоже не верят своим ушам.
– Но как же так? Уж не болен ли ты, сын? Ты и вправду сильно кашляешь последние недели. Однако морской воздух пойдет тебе только на пользу.
Старого пашу охватывает давнее беспокойство, привычное для него в те годы, когда он был одновременно и отцом, и матерью маленькому Даниэлю.
– Нет, не беспокойся… и вы тоже, мои друзья. Я чувствую себя лучше, чем когда бы то ни было прежде! Но есть важные дела, которые задерживают меня. Я узнал, как раз сегодня утром, что среди племен Тлемсена начался мятеж. Ты же знаешь, отец, что этот город ни в коем случае не должен попасть в руки испанцам. Если в этот решающий момент Абу Зиан и его люди откажут нам в помощи и перейдут на сторону врага, вся наша кампания против императора может оказаться под угрозой.