— Зачем ты это делаешь, ты ведь знаешь, что опять прилетят проклятые самолеты и начнут нас бомбить?
— Мне нужно рассчитать время.
— А не звонить ты не можешь?
— Это моя работа, — просто ответил он. — Если начнут бомбить, прыгайте вниз, в одну и ту же воронку бомба два раза не попадает.
Он долго набирал разные номера и звонил в Турцию, еще куда-то. Мы с Мусой стояли возле края огромной воронки, которая только случайно не стала им братской могилой. Свежая, черная земля поблескивала на солнце и навевала глубокую печаль. Когда-нибудь запах этой земли останется с нами навсегда… Но вспаханная нива пахла точно также, будя в душе совсем другие, радостные чувства. Смерть и рождение сливались в одно целое, как и все в этом мире, и в этом заключался величайший дар Всевышнего. Джохар бесконечно говорил по телефону или нам так только казалось? Подозрительно долго не прилетали самолеты… Вдруг издалека раздался ровный знакомый тяжелый гул. Странно, что такому тяжелому и большому самолету-разведчику дали безобидную домашнюю кличку «Утка». Мне он больше напоминал крокодила! Джохар закрыл дипломат с телефоном и приказал Мусе быстро уезжать лесом. Мы потихоньку шли следом, под прикрытием веток деревьев. Джохар начал весело насвистывать, передразнивая птиц.
— Неужели ты не понимаешь, какой опасности подвергаешься?
— Я все рассчитал, — ответил он, — сегодня я говорил по телефону полчаса, так что я спокойно могу располагать пятнадцатью — двадцатью минутами. И потом, ты знаешь, как нам нужны эти переговоры.
Я вспомнила, как безрассудно хотел он выехать в Россию на встречу с генералом Стерлинговым перед самой войной, с каким страстным нетерпением ждал Саида из Москвы. Бесполезно его отговаривать.
— Переговоры, конечно, ничего не решат. Россия обязательно их нарушит. Важен сам факт переговоров, факт признания.
Он посмотрел на ветки деревьев:
— Какая поздняя весна в этом году… Как только распустятся листья, мы поднимемся в горы. Все склоны гор будут заполнены цветами, и везде будет слышен птичий гомон.
Действительно, если осенью в Ялхорое так хорошо, как должно быть красиво там весной.
— Знаешь, сегодня утром я загадал, если будет солнечный день, значит в этот день я родился (было 15 апреля).
Солнца не было уже давно, целый месяц стояла холодная, пасмурная погода. Это был первый солнечный день!
Джохар, не поднимая головы, теребил руками цветы.
Я посмотрела на его опущенные ресницы и мне стало его невыносимо жаль. До сих пор он с полным равнодушием относился к своему дню рождения, даже огорчался, когда я приглашала гостей 15 мая (день рождения по документам) и, они с порога, как принято, начинали поздравлять его. Особенно он расстраивался, если они приносили подарки. «Зачем обременять людей», — укорял меня потом, когда гости расходились. Теперь Джохар напоминал мне ребенка, у которого на всю жизнь отняли день рождения. Бледно-розовые цветы на высоких хрупких стебельках прятались в тени деревьев. Я нагнулась и начала их срывать.
— Дуки, а ты помнишь, как мы собирали на пшеничном поле синие васильки, а потом обменялись букетами?
Он отрицательно покачал головой.
— А как ты меня отчитал, когда я пообещала прийти на свидание, а потом не пришла?
— Как ты могла не прийти к такому парню!
Его глаза искрились от смеха, и он широко улыбался. Затем, глядя на мой сконфуженный вид, начал громко смеяться и хлопать меня по спине точно так же, как делал это, когда ласкал детей, крепко прижимая к ней ладони.
Интересно, он действительно все забыл или только притворялся, чтобы меня подразнить?
— Да где ты другую такую жену найдешь? — обиженно сказала я, и начала перечислять свои заслуги (которыми в глубине души очень гордилась): и художник, и поэт, и повар, и секретарь, и завхоз, а может мне еще и мемуары писать придется (кто знает, если бы тогда я не сказала про мемуары, сейчас мне не пришлось бы их писать, получилось, что я невольно пообещала ему это сделать).