Выбрать главу

БЕРНАРД ШОУ

МИЛЛИОНЕРША

THE MILLIONAIRESS

Помпезная комедия в четырех актах

1935

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Погожее майское утро. Контора мистера Джулиуса Сэгемора, модного молодого адвоката, в Линколнз Инн Филдз. Это старое, отделанное панелями помещение. Мебель расставлена так, что мистер Сэгемор, который сидит спиной к окну и левым боком к зрительному залу, защищен письменным столом от излишней фамильярности со стороны экспансивных клиентов и возможного нападения со стороны клиентов вспыльчивых или ненормальных. Входная дверь расположена справа от письменного стола, в дальнем конце комнаты. Таким образом, свет из окна падает на лица клиентов, тогда как адвокат остается в тени. У противоположной стены камин, выложенный по эскизу Адама{1}. Над ним потемневший от времени портрет какого-то судьи. На фронтоне входной двери, в правом дальнем углу, в нише, высится бюст какого-то другого судьи. Остальная часть стены занята книжными полками, на которых красуются своды судебных постановлений в переплетах из телячьей кожи. Как уже сказано, в стене, что позади мистера Сэгемора, большое окно; рядом этажерка с картотекой: черные металлические ящички с надписанными на них именами клиентов.

Все сказанное о комнате могло бы навести на мысль о XVIII веке, но поскольку сейчас 1935 год, а мистер Сэгемор не терпит ни пыли, ни плесени и нуждается в помещении, которое наводило бы на мысль о процветании его хозяина и давало бы клиентам женского пола возможность представать перед адвокатом в самом авантажном виде, все в комнате сверкает чистотой. На полу новенький пушистый дорогой ковер зеленого цвета. Полдюжины кресел, четыре из которых стоят вдоль книжных полок, Чипендейл{2} самой последней подделки. В пятом восседает сам адвокат; шестое, стоящее между письменным столом и камином, предназначено для клиентов. На столе, под рукой у Сэгемора, телефон. Раздается звонок.

Сэгемор (снимая трубку). Слушаю. (Приятно изумленный.) О!.. Немедленно проводите ее сюда.

В комнату врывается атлетически сложенная элегантная дама с трагическим выражением лица. Адвокат предупредительно вскакивает.

Дама. Вы Джулиус Сэгемор, недостойный племянник Понтифекса Сэгемора, моего покойного поверенного?

Сэгемор. Я лично никогда не рекомендуюсь человеком недостойным, но Понтифекс Сэгемор действительно приходился мне дядей, и я вернулся сюда из Австралии, чтобы взять на себя ведение тех дел, которые доверят мне его клиенты.

Дама. Ваш дядя рассказывал о вас, и я, вполне естественно, заключила, что, если вас пришлось спровадить в Австралию, значит, вы человек явно недостойный. Впрочем, это неважно: дело у меня очень простое. Я желаю составить завещание и назначить моего супруга единственным наследником. Тут, полагаю, даже вы ничего не напутаете.

Сэгемор. Постараюсь. Садитесь, пожалуйста.

Дама. Нет. Я волнуюсь. Сяду, когда устану.

Сэгемор. Как вам угодно. Прежде чем составлять завещание, мне надо знать, кто ваш муж.

Дама. Мой муж дурак и подлец. Попрошу отметить этот факт в завещании. Добавьте также, что именно он своим поведением довел меня до самоубийства.

Сэгемор. Но самоубийство еще не состоялось.

Дама. Состоится, как только завещание будет подписано.

Сэгемор. Разумеется, разумеется. Я просто сразу не сообразил. Как зовут вашего мужа?

Дама. Элсстер Фицфесенден.

Сэгемор. Как! Чемпион по любительскому теннису и боксер-тяжеловес?

Дама. Вы его знаете?

Сэгемор. Мы с ним каждое утро занимаемся плаванием в клубе.

Дама. Подобное знакомство не делает вам чести.

Сэгемор. Считаю долгом уведомить вас, миссис Фицфесенден, что мы с ним близкие друзья и...

Дама. Не смейте называть меня его ненавистным именем. Занесите меня в ваши книги как Эпифанию Оньисанти ди Парерга.

Сэгемор (с поклоном). Польщен такой честью. Пожалуйста, присядьте.

Эпифания. Сядьте лучше сами и перестаньте суетиться.

Сэгемор. Если вы так хотите — извольте. (Садится.) Ваш отец был изумительный человек, сударыня.

Эпифания. Мой отец был самый великий человек на свете и умер нищим. Я никогда не прощу этого свету.

Сэгемор. Нищим? Ничего не понимаю. Всем известно, что он оставил вам, своей единственной дочери, тридцать миллионов.

Эпифания. А что такое для него тридцать миллионов? Он потерял полтораста. Обещал оставить мне двести миллионов, а оставил какие-то жалкие тридцать. Это разбило его сердце.