— А отчего не паровая? — несколько разочарованно произнес я.
— Обычно, — пояснил Скворцов, — на речных судах устанавливают по четыре таких помпы, и качают, коли надо, всей командой, если не дай бог случится течь. Работа, конечно, не из легких, но зато — надежно. Никакого тебе пара, никаких котлов. Ведь может так просадить, что и котлы-то потухнут, а матрос, он завсегда справится! Махай себе рычагом, да воду выплевывай.
Для нашего прииска, где не было ни угля, ни дров в достаточном количестве для работы паровой машины, такая ручная помпа была более подходящей. Она проще в обращении, не требует сложного обслуживания и, главное, работала на «подножном корму» — на мускульной силе наших работников, которой у нас, слава Богу, теперь хватало. А главное — ее можно отвезти на прииск прямо сейчас!
— А сколько она может воды откачать, Никифор Аристархович? — спросил я. — И почем вы ее уступите?
— Воды, Курила, она откачает столько, сколько сил у твоих ребят хватит, — усмехнулся капитан. — А что до цены… думаю, договоримся.
После недолгого, но оживленного торга, в котором Изя Шнеерсон, торговался до последнего медяка, мы сошлись в цене в сто пятьдесят целковых. Я тут же отсчитал капитану Скворцову требуемую сумму в рублях, и помпа, можно сказать, стала нашей. Мы договорились, что заберем ее через пару дней. За это время матросы Скворцова должны были ее снять.
Затем Скворцов, как и обещал накануне, провел нас к другим вмерзшим в лед пароходам, познакомил с их капитанами.
Нас он представил как «надежных господ, имеющих понимание».
После такого разговор сразу же принимал доверительный характер. Многие из них, узнав о нашей удачной сделке с Никифором Аристарховичем и о том, что мы готовы платить и золотом, и рублем, тоже охотно согласились продать свои простаивающие без дела ручные помпы, установленные у них в трюмах. В итоге, к вечеру того же дня, я стал счастливым обладателем еще двух таких же поршневых насосов, — один точь-в точь как у Скворцова, другой немного поменьше скворцовского, но тоже вполне работоспособный и крепкий.
С таким арсеналом ручных помп мы могли бы значительно облегчить себе работу по осушению шурфов и подаче воды на промывочные машины.
Кроме насосов, я, по совету Изи, который успел обежать все местные лавки и склады, закупил в Сретенске у предприимчивых купцов и другой необходимый инструмент — партию прочных кирок и лопат, несколько крепких тачек, которые были гораздо удобнее наших самодельных деревянных, несколько комплектов буров для разведки золотоносных пластов, а также приличный запас пороха для взрывных работ, свинца для литья пуль и, конечно, ртуть, о которой так настойчиво говорил мне Захар. Все это добро, вместе с помпами, нужно было как можно скорее доставить на наш прииск, где все это уже с нетерпением ждали.
Разумеется, тащить все это громоздкое и тяжелое оборудование с собою в Кяхту, а затем и в Читу, было бы слишком долго и неэффективно. Поэтому я решил разделиться.
— Орокан, — сказал я молодому нанайцу, когда все сделки были завершены, и мы вернулись на постоялый двор, где нас уже ждали Сафар и остальные. — Твоя задача — вместе с двумя нашими ребятами и Изотом доставить помпы, инструмент и все остальное на прииск. Собаки у вас есть, нарты тоже. Дорогу ты знаешь. Как можно быстрее доставьте все это Левицкому, он там разберется, что к чему. А мы с Изей и Сафаром поедем дальше, в Кяхту, а оттуда — в Читу.
Возьмите все нарты и собак, что есть, если надо — купите еще. А мы с Изей наймем тут пару саней да поедем в Кяхту.
Орокан молча кивнул. Двое нанайцев, его помощники, тоже были готовы.
На следующее утро Орокан покинул Сретенск, а мы наняв двое саней с ямщиками, отправились в Кяхту. Ведь, что бы выкупать землю, надо иметь на руках чистую валюту…
Глава 4
Глава 4
Мы уже несколько дней были в пути от Сретенска. И каждый привал у костра давал не только физический отдых, но и возможность для неспешных мыслей. Меня не оставляло беспокойство по поводу Сафара. С тех пор как я объявил, что он едет со мной в Кяхту, я отчетливо помнил, как он тогда едва заметно, но с явным облегчением выдохнул. Однако вслед за этим его обычная немногословность сменилась еще большей, почти угрюмой замкнутостью, и это молчание начинало давить. Что он задумал? Или может быть, что-то его гложет?