В итоге, после нескольких часов напряженных переговоров, перемежавшихся чаепитием и светской болтовней, мы все же сошлись на цене, которая, как мне показалось, устроила обе стороны.
Большую часть нашего золота — около десяти пудов — Аглая Степановна согласилась обменять на векселя которые, по ее словам, можно было легко обналичить в любом крупном городе Сибири, в том числе и в Чите, и на некоторое количество наличных денег — хрустящих новеньких ассигнаций Российской Империи.
Увы, большую сумму наличными она выделить не могла — даже ее финансовые резервы имели свои ограничения.
Впрочем, Верещагина пообещала свести меня с другими купцами, готовыми совершить аналогичные сделки и при этом не задавать лишних вопросов.
— Но учтите, мсье Тарановский, — сказала Аглая Степановна, когда сделка была завершена, деньги пересчитаны и золото перекочевало в ее надежные хранилища, а мы с Изей, усталые, но довольные, уже собирались уходить, — что все это, строго говоря, незаконно. По действующим законам, все добытое золото вы обязаны сдавать в казну, в Горное управление, уплатив при этом немалый налог. А то, что мы с вами сейчас провернули, — она лукаво и чуть заговорщицки улыбнулась, — незаконно и может навлечь на нас обоих большие неприятности, если об этом узнают не те люди. Особенно сейчас, когда власть в Сибири еще не устоялась и каждый чиновник норовит урвать свой кусок. Так что будьте предельно осторожны и держите язык за зубами.
— Я понимаю все риски, Аглая Степановна, — кивнул я. — И безмерно ценю ваше доверие и вашу смелость. Можете быть уверены, с моей стороны никакой огласки не будет.
— А теперь, если позволите, еще один вопрос, уже не деловой, а чисто из женского любопытства, — она внимательно посмотрела на меня своими пронзительными глазами. — Откуда у вас столько золота? И где находится это ваше «богатое место на Амуре», о котором вы так туманно упомянули?
Глава 5
Глава 5
— Наше место… оно, мало известное, но, смею вас заверить, весьма и весьма прибыльное. Мы там, можно сказать, только начали, только прикоснулись к золотой жиле, а золото уже идет рекой. И если правильно организовать дело, поставить оборудование, которое мы как раз и собираемся закупить, нанять достаточное количество рабочих… то можно будет добывать его пудами, десятками пудов в год.
Глаза Аглаи Степановны загорелись неподдельным, почти лихорадочным интересом.
— Десятками пудов в год, говорите? — переспросила она, и в ее голосе прозвучали нотки плохо скрываемого азарта. — Это… это очень интересно, пан Владислав. Это меняет дело. А не думали ли вы, господин Тарановский, о том, чтобы привлечь к вашему перспективному предприятию надежного партнера? С капиталом, со связями, с опытом ведения больших дел? Я, например, могла бы рассмотреть такое предложение. У меня есть и свободные средства, и возможности, которые могли бы оказаться для вас весьма полезными.
Я вновь усмехнулся, на этот раз про себя. Она была настоящим дельцом, думаю там и муж был под стать, пусть из семьи торговцев чаем, а не золотопромышленников, но кто в Сибири не разбирается в золоте? На нее не могло не произвести впечатление то, как мы буквально за полгода на ровном месте добыли чуть ли не пятнадцать пудов золота! Разумеется, перспектива участия в таком сказочно прибыльном предприятии не могла оставить ее равнодушной.
Что же, предложение интересное, его можно обсудить. Но сначала стоило обдумать самому — нужно нам это или нет…
В общем, я решил взять паузу. А чтобы это не выглядело невежливо, надо было перевести разговор в другое русло.
— Аглая Степановна, — начал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более проникновенно. — Вы сегодня оказали мне неоценимую услугу, и я безмерно вам благодарен. Но есть еще одно дело, дело совести и человеческого участия, в котором, я смею надеяться, вы также не откажете мне в помощи.
Она удивленно подняла свои тонко вырисованные брови.
— Говорите, Владислав Антонович, не стесняйтесь. Если это в моих силах и не противоречит законам Божьим и человеческим, я всегда рада помочь доброму человеку.
— Дело касается одного из моих самых верных и преданных людей, — продолжал я. — Его зовут Сафар. Мы с ним прошли через многое, и он не раз спасал мне жизнь. У него есть жена, Улэкэн, молодая женщина, которую мы прошлой осенью буквально вырвали из лап бандитов на том берегу Амура. Она… она очень страдает, сударыня. Эти изверги, перед тем как мы ее освободили, подвергли ее страшному, варварскому наказанию. Как это называется у этих дикарей, «подщетинены» пятки.