— «Подщетинены»? — переспросила Аглая Степановна, и на ее лице отразилось недоумение и брезгливость. — Что это за дикость такая? Я слышала о разных азиатских пытках, но о таком…
— Это, сударыня, когда в разрезы на ступнях ног насыпают мелко нарубленный конский волос, — пояснил я, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя у самого при воспоминании об этом перехватывало дыхание. — Волос этот врастает в плоть, воспаляется, и каждый шаг причиняет человеку невыносимую, адскую боль. Бедняжка была пленницей китайских бандитов, и проявила строптивость, пытаясь бежать от них. Улэкэн почти не может ходить, она передвигается с трудом, опираясь на палку, и каждый ее шаг — это мука. Сафар места себе не находит от горя, он готов на все, чтобы облегчить ее страдания. Хочеться верить, что здесь мы сможем найти хорошего доктора, искусного хирурга, который смог бы извлечь эту проклятую щетину и вернуть ей возможность нормально ходить и жить без боли. Не могли бы вы, Аглая Степановна, помочь нам найти такого человека? Мы готовы заплатить любые деньги, лишь бы спасти эту несчастную женщину.
Аглая Степановна слушала меня с нескрываемым сочувствием и возмущением. Ее обычно такое властное и уверенное, лицо смягчилось.
— Боже мой, какая нечеловеческая жестокость! — воскликнула она, всплеснув своими изящными, унизанными перстнями руками. — Бедная, бедная девочка! А этот ваш Сафар… какая же это должна быть любовь, если он взял ее, искалеченную, замуж! Конечно, Владислав Антонович, я постараюсь вам помочь всем, чем смогу. У меня есть знакомые среди местных докторов, и я немедленно, сегодня же, пошлю к ним узнать, кто бы мог взяться за такое сложное и необычное дело. Вы очень благородно поступаете, заботясь о своих людях. Это… это делает вам честь.
— Я готов взять такого врача, если он найдется, на постоянную работу на наш прииск, — добавил я, пользуясь случаем. — Обеспечить ему хорошее жалованье, отдельное жилье, все необходимое для работы. Нам очень нужен свой доктор, ведь работа у нас на прииске тяжелая, опасная, да и болезни в тайге всякие случаются. А ближайший фельдшерский пункт — за сотни верст, да и не всегда доберешься!
— Это очень разумно и предусмотрительно, Владислав Антонович, — кивнула Аглая Степановна. — Я непременно передам ваше щедрое предложение. Думаю, кто-нибудь из молодых, начинающих, не имеющих пока своей обширной практики здесь, в Кяхте, и жаждущих применить свои знания, может и согласиться на такое предложение. Уехать на Амур, на золотые прииски — это, конечно, своего рода авантюра, но для молодого человека, полного сил и энтузиазма, это может быть и весьма привлекательно. Не беспокойтесь, я сделаю все возможное.
И она сдержала свое слово. На следующий день, ближе к полудню, когда мы с Изей и Сафаром как раз обсуждали наши дальнейшие планы, на постоялый двор прибыл посыльный от Аглаи Степановны с приглашением немедленно явиться к ней в дом.
В просторной, залитой солнечным светом гостиной, помимо самой хозяйки, нас ожидали трое мужчин в строгих темных сюртуках, с солидными, внушающими уважение лицами. Это были, как представила их Аглая Степановна, лучшие кяхтинские лекари: Иван Петрович Смирнов, пожилой, седовласый, с окладистой бородой и добрыми, умными глазами. Штаб-лекарь местного гарнизона, немец по происхождению, Карл Федорович Шульц, высокий, сухой, с военной выправкой и пронзительным взглядом из-под нависших бровей, и молодой, но уже успевший заслужить репутацию хорошего хирурга, коллежский асессор Петр Никанорович Заболоцкий, с тонкими, нервными пальцами и сосредоточенным, немного усталым выражением лица.
Аглая Степановна вкратце изложила им суть проблемы, описав состояние несчастной Улэкэн. Доктора слушали внимательно, иногда переглядываясь и задавая уточняющие вопросы.
— Да-с, случай, прямо скажем, неординарный, — покачал головой доктор Смирнов, поглаживая свою бороду. — С подобным в своей многолетней практике мне сталкиваться не риходилось. Vulnus incisum plantae pedis cum corpore alieno, если говорить по-нашему, по-латыни, — резаная рана подошвы стопы с инородным телом. Да еще и застарелая, с вероятным хроническим воспалением и нагноением. Inflammatio chronica et suppuratio.
— Corpus alienum в данном случае — seta equina, конский волос, — уточнил штаб-лекарь Шульц, аккуратно записывая что-то в свою записную книжку. — Весьма неприятный материал, скажу я вам. Он имеет свойство глубоко проникать в ткани и вызывать сильное раздражение и отторжение. Irritatio et rejectio textus. Да-с. Это вам не простая заноза!
— Можно ли помочь этой несчастной? Есть ли надежда на исцеление? — с тревогой спросил я, видя их серьезные, озабоченные лица. Доктора снова переглянулись. Первым заговорил молодой хирург Заболоцкий.