— Теоретически, Владислав Антонович, помочь возможно, — сказал он своим тихим, но уверенным голосом. — Необходимо провести хирургическое вмешательство. Interventio chirurgica. То есть, вскрыть старые раны, тщательно очистить их от всех инородных тел, от этого конского волоса, удалить все омертвевшие ткани. Затем зашить, и длительное лечение с перевязками, ванночками, специальными мазями. Операция сложная, кропотливая, требующая большого терпения и от хирурга, и от пациентки. И, конечно, определенных условий, хорошего инструментария, качественных перевязочных материалов.
— Но, главное, — добавил доктор Смирнов, — результат непредсказуем. Prognosis incerta. Слишком много времени прошло, слишком глубоко эти волосы могли проникнуть в ткани, затронуть сухожилия, нервные окончания. Возможно, полное восстановление двигательной функции стоп будет уже невозможно. Но облегчить ее страдания, уменьшить боль, дать ей возможность хотя бы передвигаться без посторонней помощи — это, я думаю, вполне реально.
— Ja, ja, das ist möglich, — кивнул штаб-лекарь Шульц. — При должном усердии и соблюдении всех правил врачебного искусства, шансы на успех есть. Но, как справедливо заметил коллега Заболоцкий, операция требует особых условий. И, конечно, последующего ухода! Оставлять такую пациентку без наблюдения врача на длительное время было бы крайне неосмотрительно.
Сафар, стоявший чуть поодаль, слушал этот консилиум, затаив дыхание. Его смуглое, обычно такое непроницаемое лицо, было бледным, а в темных глазах застыла мучительная смесь надежды и страха.
— Так вы… вы сможете это сделать, господа доктора? — срывающимся голосом спросил он, шагнув вперед. — Вы вылечите мою Улэкэн? Я… я все отдам, все, что у меня есть… только спасите ее!
— Успокойтесь, молодой человек, — мягко сказал доктор Смирнов. — Мы сделаем все, что в наших силах. Операцию провести можно. И мы готовы это сделать. Но…
Он замолчал, и я почувствовал, как у меня снова неприятно похолодело внутри.
— Но что, Иван Петрович? — спросила Аглая Степановна, заметив его замешательство.
— Но, к сожалению, глубокоуважаемая Аглая Степановна, доктор Смирнов развел руками, — никто из нас не сможет поехать на Амур, в вашу… гм… колонию. У каждого из нас здесь, в Кяхте, своя практика, свои пациенты, свои обязанности. Оставить их надолго мы не имеем права. Да и условия там, в тайге, я так понимаю, далеки от идеальных для проведения таких сложных операций и последующего лечения. Это слишком большой риск и для пациентки, и для репутации врача. Пациента следует привезти сюда, но вот ехать в эту глушь — от такого, господин Тарановский, увольте!
Штаб-лекарь Шульц и хирург Заболоцкий согласно кивнули.
Надежда, только что окрылившая Сафара, снова рухнула. Он поник головой, в отчаянии его широкие плечи опустились.
Верещагиной это все явно не понравилось. Я видел, как нахмурилась Аглая Степановна. Она явно не ожидала такого поворота.
— Но как же так, господа? — произнесла она с укоризной. — Неужели нельзя ничего придумать? Ведь речь идет о спасении человеческой жизни, об избавлении от страшных мучений!
Доктора виновато разводили руками. Они были готовы помочь, но ехать на край света, в неизвестность, никто из них не хотел. И их можно было понять. Уж если даже простые казаки крайне неохотно едут в из относительно обжитого Забайкалья в совершенно дикое Приамурье, чего же ожидать от этих господ, привыкших к кяхтинскому изобилию и комфорту?
Врачи откланялись.
Я же размышлял, о том, что стоит отправить Сафара обратно и пусть сюда привезет жену, а здесь ее уже и прооперируют.
Верещагина явно чувствовавшей себя не в своей тарелке. Фиаско с докторами она наверняка восприняла как удар по своему авторитету. Некоторое время мы провели в молчании, затем Аглая Степановна немного смущенно произнесла:
— Не стоит отчаиваться, господа! Есть же еще один вариант! Несколько дней назад как раз рассказали про молодого доктора Овсянникова. Он только вышел из университета, и на днях появился в Кяхте. Кажется, он как раз тот, кто нам нужен!
— Я сам поеду к нему. Скажите лишь, где его найти! — тут же откликнулся Сафар.
— Надо справиться у прислуги. Спросите Поликарпа Петровича, камердинера. Он. очевидно, теперь на кухне, с остальной прислугой. Мосье Овсянников на днях помогал ему справиться с приступом подагры.
Сафар тотчас же побежал вниз, а я обратился к Аглае Степановне: