Изя понимающе кивнул.
— Долг чести — это святое, Курила. Но мы ведь и так рискуем всем. Любая задержка…
— А что, если эта задержка не ослабит нас, а, наоборот, сделает неуязвимыми? — Я посмотрел ему в глаза. — Изя, она ведь дочь потомственного дворянина.
До Изи начало доходить. Он медленно поставил стакан.
— Стряпчий… — прошептал он. — Ты думаешь о том, о чем говорил стряпчий? О женитьбе?
Я помолчал, собираясь с мыслями. Образ Ольги, которую я мимолетно видел во дворе острога, снова встал перед глазами. Тревожный, но гордый взгляд, хрупкая фигура… Она показалась мне достойной и вызвала искреннюю симпатию. И мысль использовать ее для своих целей показалась грязной.
— Я не знаю, Изя, — честно ответил я, понизив голос. — Эта мысль… она неправильная. Использовать ее вот так, вслепую… это не то, что я обещал ее брату. Она не просто дочь дворянина. Я ее помню.
Изя внимательно посмотрел на меня, уловив перемену в моем тоне.
— Но и сидеть сложа руки нельзя, — продолжил я более жестко, отгоняя сомнения. — Наш прииск на Амуре беззащитен. План такой: мы едем ее искать. В первую очередь — чтобы исполнить обещание. Мы должны убедиться, что она в безопасности, и помочь ей. А дальше… будем смотреть по обстоятельствам.
Я видел, как Изя пытается осмыслить мои слова. Он привык к моему расчету, а сейчас слышал совсем другое.
— То есть… мы просто едем ей помогать? — осторожно спросил он.
— Мы едем ей помогать, — твердо подтвердил я. — И по пути будем искать решение нашей главной проблемы. Возможно, оно найдется там же. Мы должны обеспечить наш тыл, наш первый, самый главный актив. А Петербург и наше товарищество с Верещагиной подождут. Сначала — дело чести.
Вечером мы с Изей благодаря содействию Верещагиной, которая свела нас с двумя другими крупными кяхтинскими купцами, продали оставшиеся у нас пять пудов золота.
Встреча проходила в отдельном кабинете на постоялом дворе. Купцы, один пожилой и осторожный, другой молодой и азартный, с недоверием осматривали наши мешочки с золотым песком. Но здесь, как и всегда, проявил себя Изя.
Торг был яростным, но коротким. Изя сумел продать золото по цене лишь ненамного ниже той, что дала Верещагина. Когда мы остались одни, пересчитывая вырученные хрустящие ассигнации, он вытер пот со лба.
— Ох, Курила! С этими волками торговать — все равно что по лезвию ножа ходить! Но смотри, какая куча денег! Теперь у нас их еще больше!
Следующий день начался не со спешки, а с холодного, трезвого планирования. Мы с Изей расстелили на столе в нашем номере на постоялом дворе купленную накануне карту Российской Империи. Она была огромной, подробной, испещренной названиями городов, рек и хребтов. Сибирский тракт тянулся по ней бесконечной, едва заметной нитью.
— Итак, — начал я, водя пальцем по карте. — Наш путь лежит так, — палец остановился на Иркутске, — а оттуда дальше на запад, к столице. Владимир говорил, что его поместье близ Нижнего Новгорода.
Изя задумчиво хмыкнул, глядя на пугающее расстояние.
— Дорога долгая. Нам нужны не просто наемные сани. Нужен свой транспорт, надежный. И припасы. И теплая одежда, если не хотим превратиться в ледышки к первой же почтовой станции.
Кяхтинский гостиный двор гудел, как растревоженный улей. Несмотря на холод, торговля кипела. В морозном воздухе смешивались запахи кожи, дегтя, мороженых ягод и пряного китайского чая. Мы с головой окунулись в эту суету, но действовали по строгому плану. Изя сновал между рядами, торговался яростно и вдохновенно, сбивая цену на каждую мелочь.
Мы купили прочные, широкие сани-кошевку, обитые изнутри толстым войлоком. Изя долго стучал по дереву, качал полозья, проверяя каждую доску. Изя настоял на покупке двух медвежьих пологов, чтобы укрываться на ночлегах.
— На тепле не экономят, Курила, себе дороже выйдет, — ворчал он, отсчитывая ассигнации. Последовали припасы: мешки с сухарями, соленая свинина, несколько кругов сыра, бочонок с соленой капустой, чтобы уберечься от цинги, и, конечно, чай и сахар. Для себя я присмотрел в оружейной лавке еще новый американский револьвер Кольт — надежный и мощный, и несколько коробок с патронами к нему.
К обеду мы вернулись на постоялый двор, нагруженные покупками. А во дворе нас уже ждали. Четверо мужчин, одетых в одинаковые полушубки, стояли у своих саней. В их облике чувствовалась военная выправка и спокойная уверенность. Это были люди Верещагиной.
Старший, кряжистый мужчина с седеющими усами и спокойными, внимательными глазами, шагнул вперед.
— Господин Тарановский? Я — Степан Рекунов. Нам приказано сопровождать вас до Столицы и обратно.