Банкирский дом «Штиглиц и К°» располагался на Английской набережной, в роскошном особняке, который своим строгим, но изысканным великолепием из серого и розового гранита не уступал дворцам великих князей. Барон уже ждал. Высокий швейцар проводил меня через анфиладу комнат, где в оглушительной тишине, нарушаемой лишь скрипом перьев и шелестом ассигнаций, работали клерки в одинаковых черных сюртуках. В таких местах меня всегда охватывала тревога: казалось, что воздух здесь пропитан запахом денег, сургуча и какой-то холодной, расчетливой власти. Хуже только дороги в Чаде, где поминутно ждешь засады исламистов.
Наконец меня ввели в кабинет самого барона — в огромную, залитую светом комнату с высоким потолком, отделанным полированным красным деревом. Из высокого, от пола до потолка, окна открывался величественный вид на Неву, на шпиль Петропавловской крепости. Мебели было немного: массивный письменный стол, несколько глубоких кожаных кресел и огромный несгораемый шкаф во всю стену. Никаких картин, никаких безделушек. Чисто деловая, по-немецки стерильная обстановка.
За столом сидел Александр Людвигович Штиглиц. Это был высокий, худощавый, подтянутый старик лет шестидесяти, с абсолютно седой, почти белой головой и пронзительными, очень живыми голубыми глазами на строгом, аскетичном лице. Он был одет в безупречный черный сюртук, и вся его фигура дышала властью, уверенностью и той особой породой, которую дают не титулы, а огромные деньги.
— Господин Тарановский? — сказал он, вставая при моем появлении. Его голос оказался на удивление мелодичным, но при этом с твердыми, стальными нотками в глубине бархатного баритона. — Я получил вашу записку. Вы пишете, что у вас есть ко мне дело, касающееся Главного общества российских железных дорог. Я внимательно слушаю вас.
Понимая, что с таким человеком нужно говорить прямо, без околичностей, я немедленно перешел к сути вопроса.
— Ваше превосходительство! Я представляю интересы наследников покойного помещика Левицкого, чье имение во Владимирской губернии оказалось в центре интриг, связанных со строительством Московско-Нижегородской дороги…
Я вкратце, но точно изложил ему всю историю: и о визите французов, и о дуэли, и о подложном иске Мезенцева, и о давлении на сирот с целью заставить их за бесценок уступить землю, необходимую для строительства моста.
Штиглиц слушал меня не перебивая, его тонкие, бескровные губы были плотно сжаты.
— Весьма печальная история, — сказал он, когда я закончил. — И, увы, весьма типичная для дел этого… общества. Но я не совсем понимаю, при чем здесь я?
— Вы, барон, — ответил я, — один из главных кредиторов этого общества. И, как мне известно, крайне недовольны тем, как французы ведут дела. Я пришел к вам как к тому, кто напрямую заинтересован в скором строительстве.
Барон посмотрел на меня с каким-то странным, почти сочувственным выражением.
— Молодой человек! Я действительно крайне обеспокоен положением дел в этом обществе и весьма опасаюсь за свои капиталы. Но касательно затронутого вами вопроса — увы, кажется, вы плохо информированы!
— То есть? — не понял я.
— А то, уважаемый, что все необходимые земельные участки были выкуплены и все земельно-правовые споры урегулированы!
Произнеся это, барон дернул за шнурок звонка над своим столом. Вошел секретарь, подтянутый молодой человек нерусского вида.
— Принесите мне папку по владимирскому участку дороги, — распорядился барон.
Через минуту на столе передо мной лежала толстая папка с документами. Штиглиц достал из нее один лист и протянул мне.
— Вот, извольте ознакомиться.
Это была копия купчей крепости. Я пробежался взглядом по строкам, и у меня потемнело в глазах. Черным по белому было написано, что имение Левицких, включая все земли, леса и постройки, было выкуплено у опекуна, действительного статского советника Селищева А. И., за двести сорок тысяч рублей серебром. Покупателем выступало общество ГОРЖД. Сделка была заверена нотариусом и зарегистрирована в палате суда. И все это датировано 1859 годом!
— Двести сорок тысяч… — прошептал я. — Но… этого не может быть! Ольга Александровна, наследница, не получила ни копейки!
— Вполне возможно, — спокойно ответил Штиглиц. — Деньги, как я понимаю, получил опекун. И, скорее всего, уже успел их проиграть в Английском клубе.
— Но это же мошенничество! — воскликнул я. — Сделка незаконна! Селищев был отстранен от опекунства!
— Был отстранен. Но уже после того, как подписал эту бумагу. — Барон постучал пальцем по купчей. — С точки зрения закона, боюсь, здесь все чисто. В момент подписания он был законным представителем. А то, что не передал деньги своим подопечным — это уже другой вопрос, уголовный. Но к сделке он отношения не имеет: земля продана, и, как видите, по весьма приличной цене. Более того, насколько мне известно, постройка моста через Клязьму уже начата! Так что, молодой человек, ваш корабль, увы, затонул задолго до того, как вы встали у его руля!