Пусть завтра похмелится.
Когда я, сделав большой крюк, подъехал к усадьбе, уже совсем стемнело. Отсветы пламени на низком, темном небе выглядели воистину апокалиптически. Огромные, черные клубы дыма, подсвечиваемые снизу огнем, медленно поднимались над верхушками сосен, застилая звездное небо.
На крыльце, накинув на плечи шаль, стояла Ольга. Она увидела меня и, вскрикнув, бросилась навстречу.
— Владислав Антонович! Живы! Слава Богу! — Она подбежала, и я увидел в ее глазах ужас. — Что это? Что горит?
Она показывала рукой в сторону реки, где над лесом все еще поднимались в небо клубы черного, жирного дыма.
Соскочив с телеги, я подошел к ней. Ольга посмотрела на меня, на мое чумазое, пахнущее дымом лицо, и вдруг все поняла. Ее глаза расширились от ужаса и какого-то странного, почти восторженного восхищения.
— Это… это вы? — прошептала она.
Я ничего не ответил — просто заключил ее в объятия. Она прижалась ко мне, и я чувствовал, как девушка дрожит.
— Зачем? — прошептала она мне в плечо. — Это же так опасно! Вас могли поймать!
— Я не мог иначе, Ольга, — сказал я, зарываясь лицом в ее волосы, вдыхая их одуряющий, нежный запах. — Не мог позволить им отобрать у вас последнее.
Мы стояли, обнявшись, и смотрели на дым, все еще поднимавшийся над лесом, как символ нашей маленькой, но такой важной победы.
— Мне нужно уезжать, — сказал я наконец. — Сегодня же!
— Куда? — с тревогой спросила она.
— В Москву. В Петербург. У меня там дела, от которых зависит и наше с тобой будущее, и будущее этого дома.
— Ты вернешься? — В ее голосе снова прозвучал страх.
— Вернусь, — твердо сказал я, беря ее лицо в ладони. — Обязательно вернусь. И очень скоро. И когда я вернусь, Ольга, эта война будет окончена. И мы будем вместе. Обещаю!
Я наклонился и поцеловал ее — долго, нежно, будто подтверждая поцелуем все, что уже пообещал словами.
А потом, не дожидаясь рассвета, вскочил на телегу и не оглядываясь поехал прочь. Я знал, что, если оглянусь, не смогу уехать.
Обратная дорога из имения Левицких в Москву была совсем не похожа на мой лихорадочный, отчаянный бросок сюда. Теперь я ехал не спеша, давая себе время подумать.
Признание Ольги, ее слезы, робкий, но такой искренний ответ на мои чувства — все это перевернуло мой мир. Судьба этого разоренного имения, этой хрупкой, но сильной девушки стала моей собственной.
Однако надо было вернуться к нашим баранам. Ну, то есть к нашим, мать их, «концессионерам».
Снова и снова прокручивая в голове наш разговор со Штиглецем, я все больше приходил к убеждению, что, вернее всего, барона попросту надули. Да, Штиглиц не дурак. Он один из умнейших и опытнейших финансистов империи. Если бы имел возможность проверить все сделки, которые ему приносили, он наверняка был почуял неладное. Но, черт побери, ведь таких сделок по выкупу земель были сотни! И Левицкие — лишь одна из многих. Так что эта подложная сделка проскочила вместе с остальными! Штиглица не просто обманули. Его использовали. Его деньги, его банк, его репутацию.
Я думал, и картина постепенно начинала проясняться. Французы-концессионеры, эти ушлые дельцы во главе с месье д’Онкло, пришли к Штиглицу за кредитом. Не на строительство, а на «непредвиденные расходы» — на «выкуп земель». Они представили ему смету, в которую и заложили эти самые двести сорок тысяч на покупку имения Левицких. Возможно, и других имений тоже. Штиглиц, для которого это была лишь одна из многих сделок, не вникая в детали и, доверяя своим партнерам, дал им деньги.
А они… они просто положили их себе в карман! Ну а чтобы отчитаться перед банкиром, состряпали эту самую фальшивую купчую. Возможно, с помощью того же Селищева, которому за подпись на пустом бланке бросили пару тысяч на покрытие карточных долгов. А может быть, воспользовались услугами коллег Изи Шнеерсона — дело-то действительно нехитрое!
Что ж, все вставало на свои места. Их план был гениален в своей подлости. Они получили от Штиглица огромные деньги на выкуп земли. А саму землю собирались получить почти даром, добившись изъятия поместья в казну за долги, запугав и разорив сирот Левицких. Двойная выгода. Двойное мошенничество. Правда, про это дело прослышал Мезенцев и решил тоже половить рыбку в мутной воде, выкатив иск о владении самой интересной частью поместья Левицких — берегом реки. В крайнем случае они могли бы подкупить Селищева, чтобы он помог им и поскорее проиграл дело Дворянскому банку, — но не захотели лишиться ста тысяч. Жадность фраеров сгубила! Только вот тут какой вопрос — а является ли случай с Левицкими уникальным?