— Это было так реально, — сказала она. — Это было в большой темной комнате, в каком-то старом странном доме, разрушающемся, наполненном тенями. И тени вдруг ожили и начали подползать ко мне. Там был ужасно высокий потолок и с него, из темноты, опускалась веревка. На ее конце была петля. И тени подталкивали меня к петле, и я знала: они хотят, чтобы петля обвилась вокруг моей шеи. И они подталкивали меня все ближе, ближе, до тех пор, пока дыхание почти не замерло у меня в груди. Вдруг петля стиснула мое горло и… и…
Джинни опять стада задыхаться и дрожать. Мэрион протянула ей таблетку и стакан воды.
— Прими ее, — сказала она. — Поспи. Это был всего лишь сон.
— Да, конечно, — прошептала Джиини. — Всего лишь сон. Спасибо, Мэрион.
Она приняла таблетку, запила водой и снова легла. Дик слегка пожал ее руку.
— Увидимся утром, Джинни.
Он потихоньку вышел. Мэрион и Берт последовали за ним, подобно любящим родителям, покидающим спальню своего засыпающего ребенка.
Было великолепное летнее утро. Гороскоп в ежедневной газете гласил: «Сегодня хороший день для осуществления планов, которые вы отложили».
Берт, который всегда читал гороскопы, показал его Мэрион.
— Да, мы ждали слишком долго, — сказала Мэрион и нахмурилась. — Мы должны покончить с этим делом сегодня. Вчерашний ночной кошмар Джинни дал нам как раз ту благоприятную возможность, в которой мы нуждались.
Она протянула руку к телефону.
— Хэлло, — сказала она телефонистке. — Я хочу поговорить с Бостоном. С доктором М. Дж. Брюэром. Он знаменитый психиатр. Я не знаю его адреса, но я надеюсь, что вы поможете его разыскать. Это очень важно… Позвоните мне потом.
Она положила трубку и повернулась к Берту.
— Я уже звонила доктору Бернсу, — сказала она. — Рассказала о ночных кошмарах Джинни, сказала ему, что ужасно этим обеспокоена. Он посоветовал обратиться к Брюэру. Я встречусь с Брюэром и скажу ему все о приступах депрессии у Джинни и о том, что она принимает слишком много снотворных таблеток сразу…
— Когда это было? — спросил Берт.
— Не будь занудой, Берт. Это было! Она ребенок меланхоличный, подверженный депрессии, думает о самоубийстве. Я уверена, что все это нагромождение будет внимательно прослушано телефонисткой и вскоре эта история станет достоянием многих. Джинни сейчас пошла извиняться перед мистером Доуни за то, что разбудила его прошлой ночью. Вечером весь город узнает о сне Дженни, о ее стремлении к самоубийству, о ее неустойчивости обо всем. Затем в намеченное время мы отправимся на пикник к Черному Мысу. Ты знаешь старый дом, там, в лесу?
— Да, — кивнул Берт. — Ну и что?
— Ну, это же будет самая естественная вещь в мире… О, телефон… Хэлло? Доктор Брюэр? Доктор Брюэр, мне крайне необходимо встретиться с вами как можно скорее.
…Фаррингтоны были милейшим, вполне привлекательным семейством, особенно в такой ситуации, как эта, когда все собрались на пикник. Мэрион упаковала корзину с провизией, а Берт наполнил корзину поменьше бутылками с вином и прочими напитками. Дик привел машину далеко, к пустым скалам, в местность, известную под названием Черный Мыс.
Кроны высоких вечнозеленых деревьев сходились наверху подобно сводам кафедрального собора и совершенно скрывали небо. Дик заботливо помогал Джинни преодолевать неровные места. Его пальцы нежно сжимали, поглаживали ее руки, когда он помогал ей сесть на край скалистого обрыва. Далеко внизу, сверкая в солнечных лучах, могучие волны Атлантики обрушивали свои громады на прибрежные скалы. Морские чайки пронзительно кричали; воздух был насыщен запахом моря.
Джинни глубоко вздохнула.
— Так пахнет свежестью и чистотой, — прошептала она. — И я начинаю забывать прошлую ночь, этот ужасный кошмар.
Ее глаза затуманились, но восхищенный взгляд Дика вернул ей хорошее настроение.
— Довольно, я не собираюсь говорить об этом ни слова. Давайте есть. Я умираю от голода!
Они принялись за еду.
Берт рассказывал забавные истории о своем путешествии в Европу, не упоминая, впрочем, что в Европе он оказался потому, что присвоил чужие деньги в США. Мэрион была остроумна, ее рассказы о горожанах звучали к тому же весьма зло. Дик сидел совсем близко возле Джинни и время от времени наклонялся к ней еще ближе, касался руки и шептал, что она восхитительна. Джинни краснела, ее глаза смеялись, и она казалась более, чем когда-либо похожей на ребенка в самый счастливый день жизни.
Солнце опустилось за сосны. Тени становились длиннее. Повеяло прохладой.
— Почему бы вам не прогуляться вдвоем? — сказала Мэрион — Берт и я приведем все в порядок.
Дик сразу же поднялся и помог встать Джинни.
— Погуляем, — сказал он весело. — Отправимся на разведку.
Смеясь, Джинни разрешила себя увести. Дик сжал ее маленькую ручку в своей огромной руке.
— Великолепный день, — сказал он. — Ты довольна им?
— О, конечно. За маленьким исключением — вид моря напомнил мне об Эдис.
— Понимаю. Она любила море, даже слишком. Невозможно было удержать ее на берегу.
— Ты очень ее любил, Дик? — спросила Джинни.
— Очень, — сказал Дик, кивая. — Это были три самые счастливые недели в моей жизни. Потом ее отняли у меня.
— Она тоже любила тебя, — сказала ему Джинни. — Если бы ты только видел ее лицо, когда она говорила мне, что собирается за тебя замуж. Оно преобразилось. Она не могла понять, что ты в ней нашел. Ведь она была такая бесцветная.
— Бесцветная? — вознегодовал Дик. — Я никогда о ней так не думал. Для меня она была прекрасна…
— Я всегда думала, что она скорее была бестолковой, — искренне сказала Джинни. — Единственное, что она умела, — это плавать. Она не любила ни книг, ни музыки, ни…
— Пожалуйста, Джинни! — Голос Дика вдруг стад резким. — Ты забываешь, что мы любили друг друга. Говорить так о ней — значит расстраивать меня. Я все еще тоскую о ней…
— Конечно, — сказала Джинни с поспешным раскаянием, — прости меня, Дик. О, взгляни, не дом ли это перед нами?
— Заброшенный дом! — воскликнул Дик. — Может быть, он населен призраками.
Дом, к которому они подходили, спрятался в лесу. Он был огромный, мрачного коричневого цвета. Часть крыши провалилась. Просторная веранда осела. Большинство окон было разбито. Дом окружала атмосфера запустения.
Джинни глубоко вздохнула.
— Мне здесь не нравится, — сказала она — Давай вернемся, Дик.