Дверь спальни захлопнулась — без прощания, без эффектной финальной фразы и поклона залу. Виктор стоял, бессильно опустив руки, и не находил сил рваться с цепи и кричать в закрытую дверь — наверное потому что отчетливо понимал, что это бесполезно.
Мартин смотрел в проем с легким удивлением, растерянно водя пальцами по косяку. А Мари за его спиной заходилась привычным смехом и глухими бархатными аплодисментами:
— Как интересно, какой поворот! Какая хорошая девочка, котенок, какая славная! Умеет делать больно!
Хоть кто-то не пренебрегал экзальтированным торжеством и пафосными жестами. Мартин прикрыл ладонью усталые глаза — что-то в этом мире да было незыблемо.
Действие 14
Ничего не будет
— Ах ты паскудная дрянь! — с нежностью шептал Виктор, вытирая руки о подол разорванного платья.
Мертвая девушка на полу смотрела в потолок алыми провалами пустых глазниц. Никогда еще Ника не казалась ему такой ошеломительно, совершенно прекрасной.
Он смотрел на нее и чувствовал, как губы растягиваются до боли, ввинчивающейся в виски тугими винтами, но улыбался шире и шире с каждой каплей крови, которую ему удавалось собрать скользкой ладонью.
В маслянисто блестящей на белом кафеле алой луже едва угадывались очертания маленького ключа.
А Мартин смотрел широко раскрытыми глазами — серыми и больными.
«Я все еще в тебя верю», — вдруг тихо сказал он, и Виктор почувствовал прикосновение к виску — легкое и теплое, знакомое с детства.
И в этот момент тьма отступила.
Он рывком сел в ванне и безумными глазами уставился в черноту перед собой.
— Мартин, я больше не могу… — в отчаянии прошептал он. — Прошу тебя, помоги мне, я больше не могу…
«Я делаю все, что в моих силах, — тихо отозвался он, и Виктор почувствовал горячую сухую ладонь, накрывшую глаза. — Но прекратить можешь только ты».
— Что ты делаешь, Мартин? — прохрипел он, пытаясь сбросить ладонь, которая начала едва заметно давить, заставляя откинуться назад, к воде. — Что ты… делаешь?
К горлу подступала склизкая комковатая злость.
Мартин со своими печальными интонациями, Ника с пустым взглядом — чего хотят от него эти люди, какого черта смеют мешать?
Нужно вырвать проклятый стояк, нужно забрать ключ, поехать к сестре…
Вырвать стояк, забрать ключ, а перед этим, чтобы не тратить время, взять за остатки волос эту тварь, которая держит его на цепи, и бить лицом о мраморную столешницу, пока…
Невидимая сила опрокинула его, ударив затылком о дно ванной и взметнув веер брызг ледяной воды.
… пока от лица не останутся только перемешанные с кровью обрывки кожи и осколки костей. Почему он тогда вывихнул ей всего четыре пальца! Стоило взять пассатижи и сломать все, раздробив каждый сустав.
Выдрать ее так, чтобы не осталось ничего — никаких надежд, мыслей о любви. Доказать раз и навсегда, что кроме жестокости и похоти для нее ничего не будет, только кровавая чернота в конце…
Глоток воздуха был отвратительно теплым и шершавым.
— Мартин, прошу тебя… сделай что-нибудь, сделай!
В этой темноте нет огоньков, нет светящихся рыбок и теплых рук, которые не дадут упасть. В этой скользкой черноте, в которую он срывался раз за разом — только мучительные, болезненные видения, которые вызывают электрические разряды эйфории в первые несколько секунд, а потом превращаются в глухую боль, постепенно становящуюся невыносимо-режущей и обрывающуюся глотком воздуха.
— Мартин!..
…
— Прекрати это! — Мари вцепилась в его плечи, пытаясь оттащить от проема. — Какого хрена ты творишь, совсем спятил?!
— Уйди, — рыкнул Мартин, пытаясь сбросить ее руки. — Не лезь!
— Да что же вы за люди! Это же пытка! О-господи-пощади, какая гадость! — взвизгнула она, отшатнувшись от проема. — Ты нас обоих угробишь! Весь свой план! Он очухается, поймет, что ты сделал и все! А если он решит снова тебя запереть?!
— А что мне остается, — огрызнулся он, а потом тихо попросил: — Отстань, Мари, и так паршиво.
— Да ты ничем не лучше его! — всхлипнула она. — Как у тебя совести-то хватает…
Мартин рывком встал и обернулся. Голова закружилась, и он чуть не упал спиной в проем, но взметнувшаяся ненависть удержала его на ногах.