Виктор раздраженно откинулся в кресле. Сидящая рядом женщина в огромных роговых очках спала, уронив голову на грудь. От нее исходил такой густой маслянистый запах чесночной колбасы и колючий — дешевых духов, что Виктор успел сильно пожалеть, что взял Нике билеты в хвост самолета. Но запах, едва заметный храп и поблескивающая на подбородке слюна вызывали все же меньше раздражения чем Ника. Когда она была рядом, тошнота делала мир серым, а тело — вялым и больным.
«И как мне теперь с ней жить?»
«Никак, скоро пересадка на три часа, увези ее в город, высади и возвращайся домой», — посоветовал Мартин.
«Не пойдет, я тебя знаю — если бы не она — ты бы давно лег поперек рельс и благостно улыбаясь облачка разглядывал», — огрызнулся Виктор.
«Тогда Бетховена послушай».
— Да пошел ты… — забывшись прошептал он, закрывая глаза.
…Дмитрий не брал трубку. Это было странно — Виктор ждал угроз, требований или запугивания. Но трубка не просто молчала — в динамике стояла мертвая тишина, через минуту прерываемая голосом автомата.
Лере он успел дозвониться перед взлетом, но разговор вышел коротким.
— Она не вернулась?
— Нет, — голос в трубке был твердым, но хриплым, будто сорванным.
— Не смей обращаться в милицию.
— Вик, какого черта, ты представляешь, что этот сумасшедший барыга может сделать с ребенком?!
— Но ты до сих пор не обратилась, верно? — усмехнулся он. — Я скоро буду дома. И со всем разберусь.
Самолет приземлился в большом городе посреди степи — сухом, жарком, пропахшем медом и машинным маслом. На улице светло такое яркое солнце, что Виктор не мог смотреть даже на стеклянные двери. Они постоянно открывались и закрывались, выплескивая на пол свет — настолько живой, искрящийся и нормальный, что вызывал омерзение.
Ника стояла в пальто, сжимая сумку с вещами, и смотрела в пол. На нее оборачивались люди — смотрели недоуменно, сочувственно, а кто-то и презрительно — а она стояла, опустив бесцветные глаза к хлорочно-белой плитке, и не замечала никого.
Как она могла показаться похожей на Ришу? Где тогда были его глаза?
«Посиди с ней, — не выдержал Виктор. — Или я ее в сортире придушу, тошнит от ее рожи».
«Начнешь душить — еще хуже станет», — фаталистично предупредил Мартин и шагнул в проем прежде, чем Виктор успел ответить.
Ника подняла глаза спустя несколько секунд после того, как он занял сознание. Эта чуткость пугала его, и вместе с тем Мартин никак не мог понять, как ей удается обманываться все это время.
— Тебе не жарко?
Она непонимающе посмотрела сначала на него, а потом на свои манжеты. Сумка, в которую как попало была уложена одежда и что-то, упирающееся в темную ткань углами, упала на пол и теперь стояла на носках ее ботинок. Мартин, вздохнув, расстегнул пуговицы и снял с Ники пальто, подобрал сумку и поставил на свободное сидение.
— Садись. Хочешь чего-нибудь?..
— Нет, — ответила она и все-таки села — на край, рядом с сумкой. Потом подняла глаза и слабо улыбнулась. — У меня для тебя кое-что есть. Только для тебя.
— Показывай, — Мартин сел рядом, радуясь, что Ника хоть немного ожила. До этого ему казалось, что они везут манекен.
— Тебе понравится, — улыбнулась она и открыла сумку. Долго копалась, что-то звенело и шуршало. Сидевшая рядом молодая женщина с грудным ребенком с ненавистью следила за поисками.
Впрочем, Мартин решил, что она смотрела бы так на любого, кто сел бы рядом — в аэропорту было так шумно, что Ника точно не могла никому помешать. Рядом с Мартином спал мужчина в коричневом костюме, и его тонкий, едва слышный храп изредка царапал ухо.
— Вот, смотри. Я нарисовала… ты ведь тоже ее любил.
Она протягивала ему плотный лист — не вырванный из эскизника. Мартин успел подумать, что она по памяти нарисовала Риту, но с портрета смотрело совсем другое лицо.
Риша изменилась, но он сразу узнал ее. Повзрослевшее лицо, на которое, словно неудачный макияж зачем-то нанесли чужое выражение — Мартин видел, как кривятся ее губы и как она слегка щурится, распуская едва видимые морщинки. Все в ней было чужим — то, как она держала голову, как лежали ее волосы. И только одно осталось прежним — растерянный голубой взгляд, устремленный куда-то за грань листа.
Мартин, не удержавшись, провел по листу ладонью. Девушка на портрете была несчастна.
— Где ты… где нашла? — спросил он, возвращая портрет. Нельзя, чтобы Виктор увидел.
Ника улыбнулась и достала из сумки книгу — «Восемь венков» с картиной Уотерхауса на обложке. Мартин почувствовал, как кровь отлила от рук и лица и ухнула комком куда-то в желудок.