Что было до. Что будет после. Все тонет в звенящей черноте. Но Мартину достаточно того, что он успел увидеть и почувствовать, сумев отделить собственный ужас от совершенного от чувств Виктора и мучительного, жгущего сострадания. Несколько обрывков, кусочки головоломки.
Новые красные флажки на пути к свободе. А выстрелы звучат все ближе.
А где-то там, в темноте, в своем Неверленде оставался белоснежный призрак мальчика с огромными светло-серыми глазами. Он смотрел в темноту, которую ему предстояло вдохнуть, которой ему предстояло покориться. Сжимал руку Мартина прохладными тонкими пальцами.
«Ты теперь совсем взрослый». «Жестокие и страшные глупости». «Расскажи мне, взрослому, сказку».
— Что я могу ему рассказать?!
Он бросил собранные обломки на землю и сел рядом, бессильно опустив руки. Мысль, которая еще вчера казалась ему выходом, мелькнувшая во тьме путеводная нить, ускользнула от него. Риша сделала то, что он потребовал, но от этого не было никакого толка. История, которую он пытался рассказать, смешалась с безумием Виктора и утонула, растеклась ядовитыми слезами по лицу.
Хотелось плюнуть на все, самому уничтожить проем, а потом лечь подальше от дома, закрыть глаза и утонуть в густой черноте, такой пустой и милосердной. И пусть его сколько угодно хватает за руки призрак Вика — он сделал все, что мог. Никто не был в праве требовать от него большего.
Но он не мог.
Как бы Ника ни говорила с ним, сколько бы ненависти не было в ее взгляде — она заперта и не может уйти. Не только наручниками, которые по всей видимости Виктор достал только для того, чтобы Мартин сразу понял, что происходит.
Нет, Виктору нет нужды связывать и пристегивать.
Чем больше Ника влюблялась в Милорда, тем меньше становилось шансов вырваться из этого дома к нормальной жизни. Наверняка она врала что-то родителям и друзьям, если они были, чтобы ее точно никто не искал и не пытался спасти. Потому что иначе ей придется дописать букву «М» на его спине, соединяя точки лезвием ножа.
И Виктор не мог отпустить Нику, хотя явно боялся снова причинить ей боль. Потому что любил ее, потому что она должна была любить Мартина — неважно. Главное, что Виктор продолжал держать ее рядом. Смотрел на нее изо дня в день, вынужденный притворяться другим человеком, чтобы получить не фальшивую, не вымученную, а настоящую любовь. Мартин не сомневался, что его это раздражало. Что он ревновал к созданному им же человеку, и, скорее всего, к Мартину тоже. Он не сомневался, что однажды это кончится плохо для всех. Мысль о том, что Виктор просто совершит очередное убийство внезапно перестала казаться худшим вариантом. С его тягой к истязаниям он мог придумать куда более изощренный способ отомстить.
— Ну конечно, — прошипел Мартин, сжимая валяющийся рядом обломок балки. Он даже не заметил, как дерево между его пальцев превратилось в белоснежную пыль, медленно осыпавшуюся на землю.
Виктор не терпел лжи. Он чувствовал фальшь чутко, как охотничий пес — дичь. Поэтому он в конце концов и сдался «Дождям». Даже умея превосходно врать, Виктор дал Рише лучшее, что мог — настоящего Виконта. И сейчас, загнав самого себя в ловушку, возведя между собой и миром, в котором хотел бы жить, непреодолимый барьер, он просто мстил за то, что этот мир оказался недоступен.
Ника не будет любить его? Превосходно. Мартин, не простит его выходок? Прекрасно.
Осталось понять, какая роль здесь у Леры — вчера Мартин чувствовал, что Виктор любит сестру и покоряется ей без сопротивления. Это было особенное чувство, не похожее на прежнюю, детскую любовь и на любовь к Мартину.
Но что чувствует сама Лера?
Мартин сидел, глядя пустым взглядом на белоснежную пыль, устилавшую беседку, и в голове не было ни единой мысли. Чем больше он думал, в каком положении оказался, тем больше понимал, что не знает человека, в теле которого он оказался заперт.
Вокруг — только разруха, темнота, красные сполохи и белая пыль. Мертвые кусты, оставшиеся от сада. Куда-то пропали все шмели, раньше кружившие у роз — видимо, созданные им существа все же могли умереть.
Эта мысль оказалась неожиданно горькой, словно в шмелях и розах воплотилось все, что он когда-то создавал, все, что казалось ему реальным. Поддавшись этой мысли, Мартин не сразу обратил внимание на слабое движение в пыли у себя под ногами. Протянув руку, он бережно поднял на ладони полуживого шмеля.