Он шел по узкому проходу, цепляя чужие колени и наступая на чужие ботинки и туфли. Чувствовал кончиками пальцев бархат спинок кресел, иногда — ткань чужих рукавов и прикосновения чужих волос. Каждое из них намертво прилипало к коже, и хотелось пройти мимо сцены, броситься в уборную и долго отмывать руки. Но было желание куда более сильное, которое застило глаза и наполняло душу тяжелой, пульсирующей ненавистью.
Занавес медленно опускался — тяжелый красный бархат отделял мир воспоминаний от реальности, укрывал призрак Мари.
Аплодисменты догнали его нарастающим шорохом, словно лавина — он уже стоял у края сцены, там, куда должна была спуститься Офелия. Она действительно прошла мимо — черная безликая тень в шлейфе сладких духов и запаха лака для волос. Мари сидела за занавесом и не собиралась превращаться в фальшивку, надевшую белый парик.
О, если это только оказалось неправдой — он поклялся себе, что как только иллюзия разобьется — он простит эту девушку, вернется к Нике и они поедут домой. Мартин что-то говорил, сбивчиво и зло, но его слова сливались в белый шум.
Мари сидела у края сцены и светлые пряди падали ей на лицо. Она достала из декольте малахитовый мундштук, а из кармана юбки — серебристый портсигар.
Не снимая перчаток, вставила в мундштук самокрутку.
Но Мари никак не поднимала лицо, а он никак не мог ее окликнуть.
Кто-то положил руку ему на плечо и что-то сказал. Он раздраженно стряхнул руку и коротко огрызнулся, и именно в этот момент девушка полоснула его по лицу ледяным взглядом. А потом, испуганно вскрикнув, сбросила туфли и скользнула со сцены в зал, попытавшись затеряться среди выходящих зрителей.
— С-с-стой, сука, — почти с любовью прошептал он, стряхивая с себя чью-то руку. Он успел увидеть алую вспышку платка — кажется, мальчишка, игравший Виконта пытался его остановить. Виктор не стал задерживаться и тратить на него слова.
Мартин задумчиво гладил затянувшую проем решетку.
— Вот видишь, лапонька, он по-прежнему тебя запирает, — обрадованно пробормотала Мари, подвигаясь к проему.
— Я знал, что так и будет, — ответил Мартин, не отрывая взгляда от людей в фойе, среди которых Виктор искал блондинку, игравшую Мари.
— И что теперь? Заметил, как он бросил свою девочку?
— Она будет ждать у театра, я уверен.
— И почему же ты такой спокойный, котенок? Может самое время просунуть ручку сквозь решетку и внушить своему другу, что ему срочно нужно покурить или купить свежую газету?
Мартин смотрел молча и не отворачивался. Виктор опустил взгляд, выискивая среди начищенных ботинок и туфлей черные чулки. Нашел, и тихо матерясь стал пробираться в ту сторону.
— Он же ее догонит и убьет, славный, — испуганно выдохнула Мари.
— Да? А разве я могу чем-то ему помешать? — вымученно улыбнулся Мартин, оборачиваясь.
На улице было темно. Фонари вокруг театра и зажигающиеся фары создавали ореол желто-белого света, остальное скрывал полумрак.
Виктор заметил девушку у парковки. Успел подумать, что если она сядет в машину — он потеряет ее.
Но она не собиралась садиться в машину и явно не ждала кого-то. Она стояла за красным внедорожником и часто выглядывала, чтобы увидеть вход.
— Она знает, что эта машина стоит здесь давно, — задумчиво сказала Мари.
— И из-за нее видно вход и площадь перед ним, — в тон ей отозвался Мартин. — Ей страшно бежать, к тому же она без туфлей. Но почему она не пытается добраться до ближайшего магазина и зачем она вообще выбежала из театра? На темную парковку, без обуви… И волосы у нее светлые, их заметно. Был бы парик — уже бы сняла…
— Глупая девочка, верно, котеночек? Все делает, чтобы ее убили… а у него, между прочим, бритва в портмоне.
Мартин, подняв на нее усталый взгляд, отвернулся, прислонился лбом к ледяному железу решетки.
— Ах, как он злится — всю жизнь себе изломал, чтобы меня убить, но так и не смог. Я живу и стою на сцене, вторгаясь в собственную пьесу, — шептала Мари, прижавшись к нему. — А что рассказала Рита? Все пошло не по плану — он не убил отца Риши, не отомстил ему. Все, с чем он боролся всю жизнь, то, из-за чего ему приходилось защищать подругу от целого мира, оказалось ложью, очередным спектаклем женщины, которую он презирал…
Мари шептала и ее слова падали в проем черными каплями.
А Виктор не помнил, как пересек парковку. Он чувствовал ровный фон отчаяния и обреченности — Мартин пытался его остановить, но прислушиваться не было сил. Что-то сухое и красное застило глаза, пульсировало комком в горле и шершаво стелилось по позвоночнику и кончикам пальцев.