3
— Первый класс — это просто жутко здорово, мам. — В этом месте Джейми на секунду вынужден был прервать свою хвалебную речь, ввиду того что отправил в рот пригоршню конфет. Роб, в свою очередь, не замедлил воспользоваться паузой.
— Правда, мам. Мы сидели в автобусе сзади, вместе с большими ребятами, и они научили нас стреляться бумажными шариками.
— Бросаться шариками? — нахмурилась Лиз.
— Угу. — Джейми, наконец, удалось проглотить то, что было у него во рту, и он снова взял нить рассказа в свои руки. — Сперва нужно хорошенько пожевать клочок бумаги. Тогда шарики становятся по-настоящему тяжелыми и ужасно далеко летят.
— Ужасно далеко. — Светло-карие глаза Роба засветились при одном воспоминании о полученном удовольствии. — Мне удалось перекинуть один аж через пять ярдов, и он попал этой дуре Элли Камински прямо по макушке.
— И так свистел! — Тут Джейми попытался сымитировать звук летящего шарика, в результате чего все пространство кухни наполнилось шоколадными брызгами.
— Она заревела ужасно громко! — добавил Роб с гордым удовлетворением в голосе.
— И тетя за рулем тоже заорала.
— Надеюсь, миссис Диксон хотя бы не была обстреляна? — с затаенной угрозой осведомилась Лиз.
— Не-ет, — на лице Роба отразилось выражение ангельской невинности, — ее я бы никогда не тронул. Ты же говорила нам, что водителя нельзя отвлекать.
— Ну а теперь послушайте меня, вы оба, и потрудитесь запомнить то, что я вам скажу, — Лиз окинула свою двойню суровым взглядом, — вы больше никогда, слышите, никогда в жизни не будете скатывать и швырять в кого бы то ни было шарики из бумаги или из какого-либо иного материала. Ни при каких обстоятельствах. Поняли?
— Но, мама, — запротестовал Джейми, — мы бросаем их только в девчонок.
— Вам следовало бы знать, что я тоже девчонка.
— Ты что?! — Роб, казалось, был до глубины души оскорблен таким ее притязанием. — Ты мама, а мамы не могут быть девчонками. Девчонки все плаксы.
— Оно и не удивительно, раз вы кидаетесь в бедняжек своими дурацкими шариками.
— Но…
— Никаких «но». Понятно? — Лиз подавила в себе желание пригрозить им рассказать отцу об их похождениях. Она всегда старалась воздерживаться от таких угроз. Не хотела, чтобы Джон стал для них чем-то вроде пугала, упоминание о котором нагоняет на детей страх и заставляет их подчиниться ей. Ей не составляло труда восстановить дисциплину собственными силами. Кроме того, Лиз придерживалась того мнения, что в возрасте Роба и Джейми наказание должно следовать сразу за проступком. В противном случае мальчишки просто забыли бы, за что их наказывают.
— Понятно? — повторила она. По опыту она знала, что Роб и Джейми всегда очень искусны в толковании запретов, поэтому она предпочитала самым тщательным образом обсуждать все нюансы своих речей.
— А на улице? — вступил в торг Роб, видно не желая сдаваться.
— Нигде никаких шариков, мягких или твердых, на улице или в помещении, неужели не ясно?
— Ясно, хотя я не согласен, — заявил Роб, однако Лиз не обратила на его протесты внимания.
— Джейми? — Лиз немедленно пожалела, что обратилась к нему, ибо стоило ему открыть рот, как оттуда вывалилась бесформенная масса шоколада.
— Когда у тебя полон рот, можно и просто кивнуть, — заметила она и вздохнула с облегчением, видя, как он, наконец, проглотил свой шоколад. — Что же еще было в школе, кроме шариков?
Роб молчал, вероятно, размышляя о том, что именно могло бы ее заинтересовать.
— Фредди Драйден заревел не своим голосом, когда мама оставила его перед школьной дверью.
— Бедняжка! — посочувствовала малышу Лиз. Никакой он не бедняжка! — Роб сделал большой глоток молока. — Мамаша дала ему доллар, чтобы только замолчал. А он сказал, что таким образом за неделю, пожалуй, наберется пять долларов. — В черных глазах Роба сверкнул алчный огонек.
— Я бы на его месте не особенно на это рассчитывала. Рано или поздно даже у матери может лопнуть терпение, — сухо заметила Лиз.
— Ты так думаешь? — Джейми, очевидно, не разделял ее мнения о терпеливости миссис Драйден.
— Можешь мне поверить.
— Но, — хотел было возразить Роб, однако был прерван оглушительным ударом чьей-то упругой детской ножки по входной двери.
— Джейми, Роб, — зазвенел требовательный мальчишеский дискант, — вы скоро? Я жду!
— Извини, мам, нам пора, — Роб залпом выпил остававшееся в чашке молоко, пока Джейми усердно набивал все карманы сладостями.
— Это на потом, — объяснил он.
Лиз обреченно кивнула, по опыту зная, что даже пир царя Соломона не способен перебить их аппетит, к ужину они все равно будут голодны.
— И скажите Райану, что, если он не прекратит молотить изо всей силы ногами по нашей стеклянной двери, я ему… — Стук стеклянной двери был ответом на ее угрозы, которые, впрочем, так и остались без ответа.
— Нет, с меня достаточно впечатлений. — Лиз стряхнула крошки со стола и слегка нахмурилась, вспомнив, как все было раньше, хотя бы в прошлом году, когда мальчишки ходили в садик. Она вспомнила, как, вернувшись в первый день, домой, сыновья прилипли к ней, словно пластилин, и не отходили весь вечер. Теперь им было уже по семь лет, и они не могли усидеть рядом с ней хотя бы столько, сколько требовалось, чтобы закончить рассказ о первом школьном дне. И, если бы на столе не было печенья и конфет, они пробыли бы дома еще меньше.
Дети росли, стремительно вырастали и отдалялись. Отдалялись от нее. Ее малютки теперь уже без пяти минут самостоятельные личности с собственными суждениями и взглядами на мир. Постепенно, шаг за шагом, по мере того, как Лиз вспоминала, какими Роб и Джейми были в младенчестве, боль начала уходить. Они тогда были такие крошечные, беспомощные, с такими тепленькими тельцами и дышали так мирно и покойно. Интересно, если бы у нее был еще ребенок, он был бы такой же? К примеру, маленькая девочка? Ей вдруг представилось сморщенное симпатичное личико, обрамленное густой копной черных волос, точно как у Джона. Малютка, вся в ленточках и кружавчиках, с довольным и счастливым видом сжимающая в тонюсеньких ручках куклу… И получающая по макушке бумажным шариком. Лиз улыбнулась, вспомнив, какого мнения придерживались близнецы о прекрасном поле, и тут же стряхнула с себя все эти грезы. Нет, она решительно не хотела иметь больше детей. Ей не выдержать еще одной беременности, напоминала она себе. В итоге печали были отнесены на счет неприятностей, случившихся в этот незаурядный день.
Воспоминания о событиях дня навели Лиз на мысль о новой книге, и она решила воспользоваться непредвиденным одиночеством, чтобы хоть бегло пролистать ее. Налив себе чашку свежесваренного кофе, она взяла книгу под мышку и направилась в гостиную, где устало, рухнула на бледно-желтый диван. От возможности вот так тихо сидеть на диване, зная, что тебя никто не потревожит, Лиз почувствовала себя покойно и уютно. Эта комната, выдержанная в жизнерадостных весенних тонах, всегда действовала на нее благотворно, в отличие от остальной части дома, обставленной функциональной мебелью всех оттенков коричневого цвета, позволяющего до известных пределов скрыть разрушения и ущерб, нанесенные неугомонными сорванцами.
Лиз притронулась губами к дымящейся поверхности кофе, сделала микроскопический глоточек и решительно обратилась к первой главе с многообещающим названием: «Как наладить приятные и плодотворные отношения с мужем». Ее немного позабавили попытки автора доходчиво объяснить разницу между неприязнью, которую женщина может испытывать к некоторым «маленьким привычкам» мужа, и неприязнью к самому мужу, и она уже хотела перейти к другой главе, как услышала звук хлопнувшей входной двери.
— Я же просила заходить с заднего хода, дети! — крикнула она. И тут же замолчала, прислушиваясь, что они ответят. Однако ответил ей низкий приятный голос Джона:
— Это я, Лиз!
Она молниеносно захлопнула книгу, лихорадочно шаря глазами по комнате в поисках местах, куда ее можно было бы получше запрятать. В ее планы определенно не входило, чтобы книга попалась на глаза Джону, иначе придется что-то растолковывать, объяснять, например, зачем она ее купила, а это и самой ей не было до конца ясно. Даже поверхностного осмотра помещения оказалось достаточно, чтобы убедиться — спрятать такую вещь, как книга, решительно негде, кроме как под диванной подушкой, что Лиз и сделала буквально за полсекунды до того, как в дверном проеме возникла фигура мужа.