Румынское вино в эмведевском магазине, детский парк, лавочка, сирень. Юрка читает стихи. «Играйте, Пестель, Глюка…» Слушаем, щуримся.
Стоять в канатном квадрате на свету, стирать перчаткой счастливый пот; фотографировать мутные деревья; уйти в вечернюю школу, работать в цехе — дядя Валя уже договорился с мастером.
На работу идти в толпе. Пожимать ладони, ежиться от озноба.
Хотелось.
Стоял, не проглатывался ком — плакать — любви — чего же?!
9. Урок физики. Мел клюет доску.
Даете мир, думаю, даете и объясняете его. А будь он другим, вы объяснили бы по-другому. Вы объясните что угодно. А почему так, почему не иначе? Без «априори». Мы знаем, что… Известно, что… Предположим, что…
Игра без первого хода.
Доска рябится в глазах мелкой водой в штиль. Никто больше не видит этих волн. Они мои. Это мой мир. И будет день, когда узнаю — все это было только в моей голове. Пластинка, где иголкой кружит твоя память.
Не надо!
— Почему же? Если пространство и время не во мне, то в перекрестке их бесконечностей я ноль, и всё ноль.
Во мне миры, и, может быть, я сам лишь клеточка живого тела мира.
А жизнь человечества, «устремленного к звездам», — самонадеянная плесень на крошке тверди, пена, эпизод, миг.
Зачем?
«Цель человеческого существования заключается в прохождении цикла жизни, приводящего к потере жизненного инстинкта и к безболезненной старости, примиряющей со смертью» (!).
Стало быть, в прохождении… ладно, допустим, это моя. А общая? Сохранение рода. А для чего его хранить? Ну как, хочется же! А почему «хочется» рода важнее, чем мое? Его «хочется» больше? Значит, сто собак правее, чем одна? А если все собаки бешеные?
И почему же, почему надо быть хорошим?
Чтобы выжить, чтобы «хочется», даже роду выгоднее не… нехороший. Добытчик…
Радость чистой совести? А больше ли она нечистой? То есть я хочу сказать, больше ли она, чем радость при нечистой. Да и если радость чистой больше, стало быть, совесть — выгода. Какая ж это совесть?
И почему же нельзя? Увидят, засудят. Значит, если не видят — можно?
— Живи по душе! Как просит она, так и живи. Не мудрствуй.
А тело? Я говорю, а то, что просит тело?
Какое такое тело? С ума сошел!
Разумеется, это плохо?
Кто тебе сказал: плохо?
Все… И… я же чувствую — стыдно.
Чем больше женщину мы любим, тем нам трудней ее обнять! Фу!..
Завязывай.
Вас проинструктируют, как надо. Вы не первый. Стерпится, слюбится, смелется, сбудется — мука будет.
Спасибо, живу-то я. Я.
— «Я, я…» — заладил. — А когда будет «мы»? Мы ведь живем, и ничего. Вон какие!
— Живите.
Физичка кладет мел и вытирает тряпкой руки. Итак, сила равна массе, помноженной на скорость в квадрате и деленная на два.
А-а. Вот как.
10. В трамвае, подошла сзади, из 9-го «В» — тугая, выгнутая, глаза с поволокой, прижалась грудью: «Выходите?»
— Да…
«Не узнала».
Тш… В лопатки два упругих шара. О-о… Молчи… Молчи и чувствуй. Стой! Вот оно, господи. Смотри в окно, видишь, дом, кирпичный, красный, баня, деревья, что это? Холодное, скользкое — рыба, о-о… — бедро сквозь плащ. Холод, жжет. Молчи! Тайный холод, жгучая струйка от позвоночника в кровь. Стой. Грех мой, тайна моя, Гретхен. Молчи! Вот оно — сквозь — жги!
Она же… Вглядись. Намазанная, с кем-то уже таскается.
«Все такого, как ты, воображала — доброго, честного, хорошего и ТАКОГО ЖЕ ГЛУПЕНЬКОГО». (Вот!)
— Вы не виноваты, Настасья Филипповна, а я вас — обожаю!
Ну, тогда уж — БУДЬ ЧЕСТНЫМ. Поворотись и скажи: «Ненавижу похабные глаза, зеленые пуговицы, притворство, презираю! Хочу трогать, прижимать, кусать, бросить на плечо и нести, как волк унес ярку, Григорий Аксинью, хочу!» Можешь?
О нет! Нет. Не могу. Что подумают люди? А она?
Это же такая игра. Она сама себе не замечает таких штук. Никто же не видит. Бога-то нет. Мы без свидетелей. Она глядит в окно. Тесно, понятное дело. Никто не виноват. Ребенок родился случайно.
Правая рука не ведает, что творит левая. Удобная вещь!
— Ничего. Она дура. С нее не спросится. А ты, ты скажи. «Стесняюсь, — скажи, — уважать себя хочу. Душой любить. Весь. С телом. Весь, понимаете?»
У-у-у… Эк тебя!
Без вранья не вынешь рыбку из рванья! Да-да. Хотя бы себе. Так наври! Ведь смерть же… будет. Однова́! «Разрешаю вам убийство по совести!» Ради такого серьезного дела.
— Спасибо.
Ну, поворачивайся. Не лукавь.
Нет. Не могу. Слабо́.
Не могу.
Нет.
Терпеть.