Иногда меня навещал Егор. Читал мне комиксы Марвел, пока я лежала с безучастным лицом, уставившись в потолок. Его чтение меня успокаивало, хотя признаться, половину сплошных диалогов я даже не понимала. Но под монотонный голос Додика мои глаза закрывались, и я засыпала целебным сном.
Потом меня навестила и Ляля. Кудахтая надо мной и вливая очередную дозу лекарства, она рассказывала мне все сплетни из института, пока я слабо улыбалась, слушая ее голос. Эта девчонка стала мне действительно близка, и, остановив ее бесконечный поток информации, я взяла ее за руку и прямо об этом сказала.
Смутившись, она в порыве наклонилась ко мне и крепко обняла. Ее глаза подозрительно увлажнились.
- Мишка, ты нас всех напугала. Хорош уже валяться. - Моя растрогавшаяся подруга начала суетиться, потому что я знаю, что в душе она скромный и хороший человек. И признавшись в счастье от нашей дружбы, я понимаю, что запускаю ее внутреннюю слезомойку. Быстро смахнув слезы из уголков глаз, она не выдержала и пробурчала: - Блин, что за пасмурное настроение? Мы должны угарать и обсуждать парней, размер их писюнов и кошельков, в конце концов. А мы с тобой как две депрессивные старушки, решившие попрощаться друг с дружкой перед смертью. Хорош болеть, я начинаю нервничать.
- Больше не буду, - пообещала я и улыбнулась. - Скоро встану на ноги. Сегодня уже лучше себя чувствую.
Я была рада, что она проведала меня и нам удалось поговорить. О многом. А еще она, хитро сощурившись, сообщила, что Егор, кажется, встречается с Алисой. По крайней мере, она часто видела их вместе на территории института.
От всей души я радовалась за близнеца. Он заслуживал счастья, и, надеюсь с Алисой у них все будет прекрасно.
Через несколько дней я выздоровела окончательно, но в институт больше не тороплюсь. Вместо этого, я достала мольберт и, установив на него холст на рамке, принялась рисовать. Рисую все подряд: змей в терарриуме, улицу за окном, очередную охапку цветов, подаренную Саввой и красиво уложенную в стеклянную вазу. Холсты сменяются один за другим, а мое вдохновение все не иссякает. Некоторые картины полностью рождаются в моей голове, я много фантазирую, смешивая с тем, что удается изобразить по памяти. В такие моменты мне не нужно смотреть в окно или террариум.
Еще на моих рисунках много Саввы. Каждая черточка его внешности так глубоко впечаталась в моем сердце, что выходит удивительно похоже. Мне даже не нужно просить его позировать.
Пока я рисую, он любит сидеть поблизости. Чаще всего читает книгу или молча за мной наблюдает, нисколько не зевая от скуки. Я просто уверена, что он обожает наблюдать за тем, как я рисую. И вообще за мной.
Его присутствие мне не мешает, иногда я поворачиваюсь к нему и улыбаюсь, глядя на красивое задумчивое лицо. В такие моменты он выглядит очень серьезным, и мое глупое сердце не выдерживает - бьется чаще и сжимается от тоски.
Вечерами мы гуляем по парку, взявшись за руки и закутавшись в куртки. Осень окончательно вступает в свои права и остужает город после теплого бабьего лета. Мы гуляем дотемна, рассказывая друг другу истории из детства или делясь впечатлениями после просмотренного пару часов назад фильма. Он постоянно меня обнимает и спрашивает не замерзла ли я. Днем мой парень ведет себя идеально, как будто вырываясь из страниц моего любимого любовного романа. Я, конечно, не могу не наслаждаться этим.
Наши ночи проходят страстно и жарко. И все так же до полного изнеможения тела и души. Мучимые постоянной болезненной жаждой, мы занимаемся любовью до темных кругов перед глазами. До самого рассвета не отлипая друг от друга. Я позволяю ему делать все, что он хочет. А порочных и чудовищных желаний в нем много.
Савва обожает ночь, это его время. Трудно признаться, но я тоже жду наступления темноты с нетерпением и предвкушением. И легким страхом, от которого возбуждение пронзает до самого основания. Я никогда не знаю, что его извращенная фантазия принесет сегодня. И от этой неизвестности меня потряхивает полдня, особенно когда я вижу его многообещающие взгляды.
Недавно он, не спрашивая моего разрешения и не слушая мольбы остановиться, довольно больно отшлепал меня по заднице, много-много раз. Пока кожа не покраснела и не начала гореть, как будто к ней прислонили пылающий огонь. Я извивалась и вырывалась, начав плакать, но он крепко держал меня, связанную и беспомощную на кровати в постыдной позе - на локтях и коленях, продолжая экзекуцию. После он жестко взял меня, и, клянусь, никогда в жизни я так не кричала от удовольствия. На следующий день мне было больно сидеть, и мой монстр, уложив меня на живот, бережно обрабатывал ссадины мазью, зацеловывая каждую клеточку тела.