Между тем события весной 1917 года развивались всё более неблагоприятно для Милюкова и его политического курса.
В середине апреля в Контактной комиссии правительства и Совета был поставлен вопрос о выпуске Займа свободы — армия и государственные учреждения почти полностью исчерпали наличные деньги. Цены в 1916 году по сравнению с 1914-м выросли в четыре раза{665}.
Попытки правительства заключить соглашение о внешнем займе встречались весьма холодно, и переговоры затягивались. В этих условиях и было принято решение о внутреннем займе, невозможном без поддержки Совета. Согласие на Заем свободы и, следовательно, на популяризацию его через всю систему связанных с ним местных органов Исполком Совета дал при условии, что правительство выступит с декларацией о целях войны, в которой объявит о своем намерении предложить союзным державам заключить мир без аннексий и контрибуций.
Четвертого апреля на заседании, проходившем на квартире заболевшего А. И. Гучкова (Мойка, дом 67), весь состав кабинета без исключения одобрил текст ноты Министерства иностранных дел, которую должен был подписать Милюков. Он, таким образом, был избран «козлом отпущения». На следующий день нота была направлена правительствам стран Антанты и опубликована в печати (Заем свободы был выпущен 6 апреля). Нота, в которой шла речь о «всенародном стремлении довести мировую войну до решительной победы», обманула ожидания Совета, тот отказался одобрить заем, и он фактически провалился.
Девятого числа Временное правительство официально подтвердило послам держав Антанты, что этот документ был принят единогласно. Однако во всей левой печати его стали провокационно именовать нотой Милюкова, а его появление послужило удобным поводом к антиправительственным выступлениям 20–21 апреля, в ходе которых несколько большевистских и анархистских групп даже применили оружие.
Участники волнений несли плакаты с требованиями «Долой Милюкова!», «Долой Временное правительство!». Кадетская организация Петрограда при поддержке других либеральных объединений организовала контрдемонстрацию с лозунгами «Доверие Милюкову!», «Да здравствует Временное правительство!», «Долой Ленина!». Когда демонстранты пересекались на центральных улицах, начинались стычки. Серьезнее были столкновения с войсками и малоэффективной «народной милицией» (царская полиция была распущена в первые дни революции). Стреляли, правда, в основном в воздух, но не обошлось без раненых и убитых.
Возник первый после начала революции политический кризис.
И перед апрельскими событиями, и в их ходе Милюков был основным объектом атаки большевиков, изображался ими воплощением империалистической политики Временного правительства. «Рабочие и солдаты должны ясно заявить, — призывала «Правда» еще 26 марта, — что империалистические и захватнические планы г. Милюкова — не наши планы, что мы их в корне отвергаем, и борьба с ними является нашей настоятельной задачей».
В этих условиях министр иностранных дел продолжал упорно отстаивать свою позицию не только в правительстве, но и перед населением Петрограда, невзирая на то, что это население относилось к его геополитическим планам всё более враждебно. Писатель Марк Алданов, присутствовавший на митинге в цирке «Модерн» (в то время наиболее популярной площадке публичных дискуссий), вспоминал: «Настроение в цирке было чрезвычайно бурное и даже грозное. Ярость толпы вызвало уже одно то, что «Милюков-Дарданелльский» смеет появиться на митинге. Он действительно посмел. Павел Николаевич появился на трибуне в назначенное время без всякой охраны… Его встретили бешеным свистом. Милюков отнесся к этому совершенно хладнокровно, немного подождал и начал свою речь… Он говорил так, как мог бы говорить на заседании своей партии. Его прерывали криками, гулом, воем. Его могли тут же убить… Добавлю, что появление в цирке «Модерн» ему было совершенно не нужно: едва ли он бы убедил хоть одного человека из четырех тысяч. Конечно, он думал, что рисковать жизнью в те дни было его профессиональным долгом»{666}.
Чтобы ослабить накал страстей, министры решили пожертвовать Милюковым, поскольку именно министр иностранных дел отвечал за подготовку ноты; кроме того, в обществе хорошо была известна его внешнеполитическая позиция, совпадавшая со сформулированной в документе.
Вечером 21 апреля в суматохе было созвано совещание правительства и Исполкома Совета. Милюков попытался выступить с объяснениями тех положений ноты, которые вызвали протесты, и причин, по которым в документ вошли не все требования Совета. Думается, он был чрезмерно оптимистичен, когда писал в воспоминаниях: «Отношение Исполнительного комитета к правительству было примирительное. Церетели, взявший к тому времени руководящую роль в Исполнительном комитете, после моего отказа публиковать новую ноту согласился ограничиться разъяснениями только двух мест, вызвавших особо ожесточенные нападки»{667}. Скорее, пожалуй, можно говорить о том, что министерское кресло под ним серьезно зашаталось.
На следующий день текст двух разъяснений был обсужден и одобрен правительством, а затем с ними согласился и Церетели. В них говорилось, что текст ноты после тщательного обсуждения правительством был принят единогласно; отмечалось, что под упомянутыми в ноте «санкциями и гарантиями» прочного мира правительство «имеет в виду такие меры, как ограничение вооружений, международный трибунал и пр.»{668}. Исполком Совета признал разъяснения удовлетворительными, а инцидент исчерпанным (за такое решение проголосовали 34 члена Исполкома, против — 19).
Вскоре в окружении князя Львова стали обсуждать вопрос об образовании коалиционного с социалистами правительства, против чего Милюков решительно возражал, считая, что это сильно ослабит авторитет власти. При этом Милюкову стало известно, что свое участие в правительстве социалисты обусловливают фактическим ультиматумом — смещением его с поста министра иностранных дел. Ему передали, что В. М. Чернов, пользовавшийся у эсеров безусловным авторитетом (в отличие от Керенского, который, хотя и был министром, считался в эсеровской партии выскочкой-новичком), высказался по форме не очень определенно, но по существу решительно, что он «безгранично уважает П. Н. Милюкова, считает его участие во Временном правительстве необходимым, но что, по их (социалистов. — Г. Ч., Л. Д.) мнению, он бы лучше мог развернуть свои таланты на любом другом посту, хотя бы в качестве министра народного просвещения»{669}.
Двадцать девятого апреля Милюков изложил Львову свою позицию: либо последовательно проводить программу твердой власти и в таком случае отказаться от идеи коалиционного правительства, пожертвовать Керенским и быть готовым на активное противодействие захвату власти со стороны Совета, либо пойти на коалицию, подчиниться программе Совета и рисковать дальнейшим ослаблением власти и распадом государства. Он предупредил премьера, что при создании коалиционного правительства не согласится на отставку с поста министра иностранных дел и назначение на пост министра народного просвещения.
Сразу же после встречи Милюков вместе с Шингаревым выехал в Ставку Верховного главнокомандующего в Могилев. Перед самым отъездом он поговорил по телефону с Гучковым, который также, по его сведениям, собирался подать в отставку, попросил отложить исполнение его решения, чтобы объявить об отставке одновременно с ним. Гучков, однако, не внял его просьбе. Встретив Милюкова, главнокомандующий Алексеев показал ему телеграмму Гучкова об отставке «ввиду условий, которые изменить [он] не в силах и которые грозят роковыми последствиями и армии, и флоту, и свободе, и самому бытию России»{670}.