Милюков сознавал, что изгнание превратило его в глазах общественности в политического деятеля либерального направления, и именно в этом качестве, в отличие от правительственных кругов, восприняла его возвращение в Россию столичная передовая публика.
Почти сразу он был принят в члены Литературного фонда, который возглавляли авторитетные общественные деятели К. К. Арсеньев, Н. К. Михайловский, Н. Ф. Анненский — плеяда ярких и своеобразных личностей.
Константин Константинович Арсеньев — адвокат, земский деятель, литературный критик и историк литературы, активно выступал за демократическую реформу земского управления и за введение в России свободы слова и веротерпимости{223}. Экономист Николай Федорович Анненский был ранее связан с революционными народниками и подвергался арестам. К 1890-м годам, сохранив народнические взгляды, он стал известен своими глубокими статистическими изысканиями, результаты которых публиковал в журналах и отдельными изданиями{224}. Но наиболее весомым было имя Николая Константиновича Михайловского — философа, социолога и литературоведа, теоретика народничества, который в свое время был близок с Н. А. Некрасовым и М. Е. Салтыковым-Щедриным, а с 1892 года вместе с В. Г. Короленко редактировал журнал «Русское богатство». Он разработал теорию свободного выбора «идеала», обосновывавшую возможность изменить общественное развитие и в конечном итоге социальное устройство в направлении, избранном передовой интеллигенцией. Высшим мерилом прогресса и исходным пунктом любого исследования в области гуманитарных наук Михайловский считал отдельную личность, разрабатывал концепцию «героя и толпы», объяснявшую механизм коллективного действия склонностью человека к подражанию, полагал, что психологическое воздействие личности зависит от восприятия массы и любой человек, а не только выдающаяся личность, может, оказавшись впереди толпы, сыграть важную роль в определенных событиях{225}.
Народником Милюков не стал — он, как и ранее, отстаивал позитивистский подход к действительности, никак не мог согласиться с тем, что наиболее прогрессивным классом России, которому принадлежит будущее, является крестьянство. Однако общение с легальными народниками (их вскоре стали называть либеральными народниками), а затем и с легальными марксистами, которые, в отличие от Михайловского, отстаивали прогрессивность быстрого капиталистического развития России, продолжало обогащать его духовно. В то же время он воспринимал социалистические построения как утопию, препятствующую объективному взгляду на перспективы развития страны, которые ему виделись не только и даже не столько в экономической эволюции по примеру передовых европейских стран, сколько в постепенном расширении участия населения в решении государственных дел вначале на местном, а затем и на общероссийском уровне.
Контакты Милюкова с либеральными народниками были зафиксированы Петербургским охранным отделением, но совершенно неверно истолкованы. Возникли даже подозрения, что Милюков может быть связан с террористическими организациями. Возможно, с целью проверки этой версии были предприняты довольно неуклюжие действия{226}. Однажды по рекомендации какой-то знакомой к нему явился на тайное свидание господин «довольно отвратного вида». Павел Николаевич принял его в спальне со всеми доступными ему средствами конспирации. Посетитель спросил, не знает ли он распорядка дня сенатора Петра Николаевича Дурново и нет ли у него фотографии Дурново. Объект был избран не случайно — в течение почти десяти лет он возглавлял Департамент полиции и вынужден был покинуть пост в результате сексуального скандала. Он пользовался самой дурной репутацией не только в революционных, но и в либеральных кругах.
Решив, что речь идет о провокации (мы полагаем, что имело место прощупывание, проверка реакции), Павел Николаевич сухо ответил, что о расписании сенатора никак не может знать, а фотокарточку Дурново, вероятно, можно купить в любом художественном магазине. Посетитель удалился, недовольный результатом.
Милюков писал в воспоминаниях, что через годы, когда был разоблачен провокатор Азеф, он узнал в нем своего посетителя. Быть может, это соответствовало действительности — или всё же взыграла фантазия. Вряд ли полицейский осведомитель (с 1893 года), который в 1899-м стал членом Союза социалистов-революционеров, а в 1903-м — руководителем Боевой организации эсеров, мог просто так, без маскировки, даже не загримировавшись, явиться в дом к известному общественному деятелю. Скорее всего, Милюков, хотя он и был опытным историком и политиком, отлично разбиравшимся в способах политического сыска, провокаций, компрометации общественных деятелей, поддался общему чувству недоумения и негодования, узнав, что один и тот же человек возглавлял кровавые акции против царских сановников и выдавал полиции руководителей подпольных организаций.
В то же время в некоторых полицейско-цензурных документах Милюков характеризовался теперь как проповедник экономического материализма, близкого к марксизму. Полицейские чиновники стремились уложить взгляды поднадзорных в некую схему, но Милюков оказывался за ее пределами. У властей, однако, хватало ума, чтобы понять: к насильственному свержению существующего строя он явно не стремился.
Поселившись в Петербурге, Милюков должен был позаботиться о хлебе насущном. Он уже привык существовать на гонорары, но они не являлись надежным источником дохода. Надо было иметь постоянный заработок. Дальнейшая педагогическая карьера исключалась, так как распоряжение о запрещении ему преподавать в учебных заведениях империи оставалось в силе. Поэтому, когда вскоре после приезда в Петербург он получил одно за другим два предложения штатной работы с постоянным заработком, то принял оба, тем более что они соответствовали его интересам и уже сложившемуся роду занятий. С явной гордостью 4 ноября Павел Николаевич писал в Софию Ивану Шишманову, что за ним «начали ухаживать сразу несколько редакций»{227}.
Первое предложение исходило от публициста Сергея Николаевича Южакова, члена редколлегии популярного журнала «Русское богатство», в котором он вел отдел иностранной политики. Как раз в это время Южаков занялся созданием русифицированной версии немецкого энциклопедического словаря Мейера — предполагалось частично переводить его материалы, частично дополнять их, включать новые статьи для привлечения русских читателей, о чем существовала договоренность с германскими издателями.
Александра Аркадьевна Давыдова, издательница выходившего с 1892 года «ежемесячного литературного и научно-популярного журнала для самообразования» «Мир Божий», предложила Милюкову стал редактором журнала наряду с Ангелом Ивановичем Богдановичем, причем заниматься в основном отделом критики и библиографии. Ему был положен приличный по тем временам оклад — 100 рублей в месяц, а за каждый отредактированный и написанный материал предусматривались отдельные выплаты.
Штатную работу в «Мире Божьем» Милюков начал в конце октября 1899 года. 29-го числа он писал И. Шишманову, что приглашение его на работу в журнал — «приятное в материальном и общественном плане»{228}. Теперь, по признанию Милюкова, вхождение в круг литераторов и публицистов было для него более интересно, чем научная работа.
Около года (с января 1900-го) в «Мире Божьем» проработала и его супруга, которая занималась обозрением содержания других «толстых» журналов. Однако хозяйка журнала сочла, что Анна Сергеевна слишком хвалит другие издания, что, по ее мнению, понижало авторитет (в наши дни сказали бы — рейтинг) «Мира Божьего». Правда, до открытой ссоры дело не дошло, и в следующие годы в журнале изредка появлялись обзоры Милюковой.