— Я нашла фиолетовую бабочку! — торжественно заявляла Гелла.
Марон, не меняясь в лице, подкинул дрова. Видя, что раб либо не расслышал, либо непроникся сногсшибательной новостью, Гелла начинала углубляться в тему.
— Раньше в саду летали только салатовые и оранжевые бабочки… Правда оранжевые не чистого цвета, а с черными узорами и белыми пятнами. Видел таких?
Марон закрыл дверцу печки и сел напротив гостьи.
— Вот и я говорю, что таких тут полно, но фиолетовыe. Увидела впервые…
Мужчина смотрел в оливковые глаза девочки. Они светились беззаботным счастьем, которое немогло не заражать.
— Даже Мистер Пушистые Лапки ее заметил, какая была яркая и красивая. Он ощетинился, чтобы прыгнуть на цветок и поймать бабочку, но я его удержала…
Марон заулыбался. С каждым днем он все больше привязывался к маленькой собеседнице.
— А ты когда-нибудь убивал бабочек? — внезапно изменившись в лице, шепотом спросила малышка.
Марон нахмурился. За свою жизнь он сгубил столько душ, что и не пересчитать. Можно было заглушить голос совести осознанием, что почти любое решение Феодала имеет болезненные последствия для его подопечных, но, став рабом, Марон пересмотрел свои взгляды. Прочувствовав на своей шкуре изнаночную сторону жизни вассала, бывший Феодал стал мягче и гуманнее. То, что из акулы он превратился в сельдь и с трудом выживает на дне моря, сильно изменило его. Теперь его диалоги с совестью приобрели более трезвый характер.
От осознания собственных ошибок больно сжалось сердце. Марон невольно сравнил себя с чистой Геллой и ужаснулся. Ему хотелось пожелать девочке никогда не пачкать себя кровью, даже бабочек, но не мог.
— На прошлой неделе я случайно наступила на одну и очень переживаю, — грустно добавила малышка.
На печке зашумел чайник. Марон утешительно погладил Геллу по пшеничным волосам и встал. Пока он накрывал на стол, маленькая непоседа начала бегать по помещению. Поскольку кухня, спальня и прихожая являлись одним общим помещением, разгуляться было где. Пробегая мимо стола, девочка задела стул, тот качнул стол и кружка с кипятком опрокинулась. Горячая жидкость брызнула во все стороны и попала на руку Геллы. Та вскрикнула и схватилась за маленький ожог. Заметив это, Марон подбежал к ребенку и начал осматривать ранку.
— Ничего страшного, — сказала девочка и высвободила кисть, — Не волнуйся за меня. Я сама виновата. В конце концов есть вещи пострашнее ожогов.
В этот момент она выглядела такой взрослой, что с трудом верилось, будто это девочка семи лет. Гелла присела за стол и нахмурилась.
— Я очень волнуюсь за тебя. Завтра первый бой. Как думаешь, справишься?
Марон и сам немного волновался. Но, насколько он смог понять, первый уровень — это легко.
Мужчина утвердительно кивнул. В ответ Гелла улыбнулась и, спрыгнув со стула, обняла мужчину.
— Желаю тебе удачи, Злой.
От нежданной нежности мужчина смутился. Он так отвык от человеческого тепла, что с трудом мог принимать объятья. Слегка похлопав девочку по спине, мужчина дал понять, что принимает пожелание удачи и благодарит за него.
Когда Гелла убежала домой, Марон начал тренировку. Он стал заниматься спортом с того дня, как увидел собственную вольную, и всего за семь дней смог привести себя в форму. Мужчина все еще был худым и слабым, но, повторив технику ударов по основным болевым точкам, имел большие шансы, даже против увесистых противников.
Стараясь не забивать голову и мышцы в этот день, Марон сделал лишь легкую зарядку.
После обеда за рабом пришел Жуд с Мазуром и отвели к повозке. Закрытый кузов мешал проследить дорогу и осмотреть окрестности, но Марону это и не требовалось. Мужчина морально готовился к первому бою, сгорая от любопытства, что из себя представляют западные бои.
Когда повозку прекратило нещадно трясти, мужчина понял, что прибыл к месту проведения боя. Жуд и Мазур проверили кандалы, надетые еще у хижины, и повели новоиспеченного Дрейкера к рингу.
Место, где проводились встречи Дрейкеров первого уровня, с трудом можно было отличить от свинарника. Мусор, плевки и окурки, вот чем был застелен ринг для предстоящей драки. В воздухе пахло потом и алкоголем. А если ветер дул с юго-востока, слышался легкий аромат рвоты. Над окруженным грязными лавками месте не было навеса. От зрителей Дрейкеров отделяла лишь невысокая оградка, сделанная скорее для того, чтобы обозначить границы ринга, чем защитить посетителей от случайных травм.
Проходя между лавок, Марон смог оценить болельщиков. Подавляющее большинство были настолько пьяны, что вряд ли понимали, где находятся. Казалось, на лавках собрались все отбросы запада, хотя судить об этом Марону было сложно, ведь за три года он общался лишь с плантаторами и их управляющими.